Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

Он ехал и пел давно не петую им песню. «Мужество не покорить» — гордые слова, они выражают стремление добиться своей цели. В жизни у Очирбата две цели: бороться за дело революции и любить ради него же.

Очирбат оглянулся. Золотые лучи восходящего солнца затопили окрестности. Крошечная фигурка на окраине летника — Сэмджид. Она все еще не ушла. Он помахал ей рукой и погнал коня. Возле глинистого склона горного лесистого перевала замедлил ход и не спеша въехал в лес. Там было тихо. Пискнула какая-то пичуга и замолкла. Где-то глухо долбил ствол дятел, больше — ни звука. В таком лесу хорошо прятаться хищным зверям. Неожиданно Очирбату стало не по себе. Он заторопился, но копыта коня разъезжались по глине. «Нынче идет год Синей мыши, и мне сравнялось двадцать четыре года. Молод, но разве это мешает служить своему народу? Вот и с очередным заданием партии справился. Надо твердо стоять на земле и уверенно идти к цели. Этот год у меня будет особенно счастливым». Блеяние козленка антилопы отвлекло внимание Очирбата. И вновь все стихло, но это прозвучало как сигнал тревоги. Надо будет обязательно приехать сюда с Сэмджид. Интересно, что она сейчас делает? Верно, подоила корову и кипятит молоко. Как она смотрела мне вслед! Замечательная девушка! Перед отъездом надо будет ее приодеть, не допустит он, чтобы она и дальше ходила в лохмотьях. Айл у Очирбата будет как у людей…

Снова пронзительно заблеял козленок. С дерева, громко фыркая, сорвался тетерев и устремился в глубь леса. Очирбат оторвал взгляд от дороги — вот и вершина перевала. Вот и дерево, на котором развеваются жертвенные хадаки. Внезапный выстрел настиг Очирбата сбоку. «Ох!» — только и успел он крикнуть. Соскальзывая с коня, попытался уцепиться за гриву, но не смог и упал ничком в густую придорожную траву.

Эхо винтовочного выстрела постепенно погасло, и снова в лесной чащобе воцарилось безмолвие.

Пер. Г. Матвеевой.

© Издательство «Прогресс», 1980.

Лето стояло дождливое, и Онон вышел из берегов.

Но вот наконец настал день, когда небо начало проясняться, и тотчас послышались голоса птиц, застрекотали насекомые. Возле переправы у Красного луга безлюдно. Только под деревом в тени безмятежно спит перевозчик Джамц. Рот его приоткрылся, и виден влажный, прихваченный зубами язык. Он храпит. Испачканная рубашка из белой бязи задралась, обнажив большой, в синих прожилках, вздутый живот. Неподалеку привязана лодка-долбленка из могучей сосны. Обычно, когда дождь стихает, в Ононе еще день-два прибывает вода, и паром бездействует, стоит на приколе. Тогда у коренастого Джамца прибавляется хлопот — сколько раз приходится ему гонять туда-сюда лодку. Сейчас река еще только-только начинала входить в берега. Она неслась мощным потоком, вздымая на середине пенистые гребни. Порой в воде взметнется выхваченное из земли дерево, пролетят развеянные охапки смытого с берега сена. Птицы, молчавшие во время дождя, заливаются на разные голоса. Зеленые мухи облепили живот Джамца и спокойно сосут его кровь. У переправы на дорогу со следами от конских копыт, впечатанными в глину, как тавра, слетелось множество бабочек — они словно соскучились по земле, по цветам.

За несколько дождливых дней кусты, окаймляющие густыми зарослями оба берега, вдоволь напились, вымылись до глянца и теперь, истосковавшись по солнечному теплу и свету, поворачивают к небу свои листья, тянут к нему ветки. Высокий красный берег, прозванный Красным лугом, начинается сразу у переправы и изгибается как подкова, открываясь сразу во всей своей красоте. Тысячи лет воды Онона бьются о берег и мало-помалу вгрызаются, подтачивают его — теперь они настолько проникли вглубь, что почти касаются подножия горы, которая громоздится сразу за переправой. А гора с торчащими по гребню деревьями, с темными остроконечными уступами нависла над рекой. Грозное это зрелище, когда разбушевавшаяся в наводнение река бьется в глинистый берег, бурлит и пенится у самого подножия горы.

Около полудня на Красном лугу, у переправы, появился всадник на взмыленном, блестевшем от пота гнедом коне. Это был Сангарил. Истрепанный шелковый дэли распахнут на груди, под ним — белая чесучовая рубашка. За пояс на спине заткнута суконная накидка от дождя. Он без оружия — не то что ножа, даже кнута в руках у него не видно, и это выглядит странным. Подъехал к самому обрыву у переправы. Всадник был мертвецки пьян. Тоскливыми, потемневшими, еще более мутными, чем воды бушующего Онона, глазами уставился он на рвущийся из берегов стремительный поток. Совсем недавно в его сердце тоже кипело и переливалось через край половодье. Со времени свадьбы дочери Дунгара прошло три месяца, а Сангарил изменился так, будто прожил три неимоверно трудных года. А теперь, через несколько дней после встречи с Балджид, он метался по дорогам, кружа без всякой цели где-то в верховье Улдзы. Только здесь, на Красном лугу, он вдруг осознал, что очутился на переправе у Онона. Какая-то тайная сила привела его сюда. Значит, если суждено ему оборвать свою жизнь, то это должно случиться здесь, в этом месте, на Красном лугу. Куда исчезла его озлобленность, жажда мщения? Почему так спокойна кровь, всегда толкавшая его на борьбу своим кипением? Сангарил на мгновение отрезвел, узнав то самое место, где вся прожитая им жизнь превратилась в сон, мираж. Впереди не осталось ничего, будущее — одна бескрайняя пустота. Да и сейчас перед ним ничего нет, кроме ржавой, мутной воды Онона, ярко-зеленой рощи и синеющих вдали гор. Они словно обозначили границы безлюдья. Нигде никого, будто перевелся на свете род людской. Сангарил не заметил, что у самого берега на воде качается привязанная лодка; точно так же не обратил он внимания на спящего в тени дерева здоровяка Джамца. Все, что он знал с малых лет — любовь, страсть, алчность, убийства, — казалось, исчезло куда-то навсегда. Оставалось единственное: исчезнуть самому. Это был конец. Конец. Значит, не будет больше ни половодья, ни этой зеленой рощи. Ничего больше не будет. Мозг, одурманенный архи [44] Архи — молочная водка. , не воспринимал птичий гомон, шум несущейся реки. В ушах громко звучали словно рвущиеся откуда-то из-под земли стенания Балджид. Безысходно печальный, жалобный голос девушки, которую терзал не человек — бешеный зверь. Память навязчиво возвращала ее лицо, каким оно было в последний миг, — с выражением непередаваемой скорби и ужаса. Тот вечер, все то, что случилось несколько дней назад, было последней страницей жизни, последним звеном в цепи земных страданий Сангарила.