Сэнгийн Эрдэнэ - Избранное

«Ты зачем сюда явился?» — как бы спрашивала обленившаяся земля. Спрашивала насмешливо и не без ехидства.

Посвежевший к ночи весенний ветер, лаская мое лицо, шептал, будто споря с землей:

«А он возмужал… Что может быть лучше этого задора! Уж ты постарайся, сынок…»

Я заглушил двигатель, спрыгнул на землю, сделал несколько шагов. В блеклом свете луны из потемок проступило небольшое возвышение, перед моими глазами виднелись побелевшие от времени и непогоды доски скромного памятника.

Мне показалось, что, тревожа покой ночи, звучит голос Дамдина: «Друг, может, отдохнешь? Как можно работать без сна трое суток подряд! Отдохни!..»

Больше трех лет не слышал я этот голос. Прогнав наваждение, я попробовал на ощупь подстывшую почву, опустил лемеха, установил глубину вспашки и начал первый круг. Теперь все зависело только от меня и трактора…

…Меня тогда разбудили тревожные голоса. Эхо повторяло и разносило громкие крики по всей долине.

— Беда! Беда стряслась! Как это могло случиться?

Я сижу за рычагами. Трактор ползет вперед… Не соображая еще, что происходит, я все же останавливаю трактор и, протерев глаза, осматриваюсь вокруг. Перепуганные люди разбегаются кто куда. Что произошло?! Высовываюсь из кабины и только тут замечаю, что заехал на полевой стан, а палатки, в которой спали мои товарищи, нет… Вижу, люди бегут на то место, где была палатка, кричат, размахивают руками.

Предчувствуя что-то ужасное, я дал задний ход и отвернул в сторону. До меня начинает доходить: «Это же я на нее наехал!..»

Никому, похоже, не было до меня дела, никто и внимания не обратил, как я кинулся бежать к кустам, за которыми несла свои волны река Орхон. Ноги сами несли меня к воде. О чем я еще мог думать, когда по моей вине товарищи попали в такую беду…

Едва поравнялся с кустами, как окрик «До-о-о-ордж!» заставил меня остановиться. Я упал на землю. Не было сил приподняться, сердце рвалось из груди. Чтобы хоть немного унять его бешеный стук, я загребал руками холодную грязь и прикладывал к груди. Только теперь сообразил, где я и зачем сюда бежал — всего в нескольких шагах пенился и чернел в ночи Орхон…

Окрик, остановивший и швырнувший наземь, означал, что меня ищут. Меньше всего хотелось, чтобы товарищи узнали, где я. Хотя бы ненадолго остаться одному, успокоиться! Не вставая, я медленно огляделся по сторонам, посмотрел и туда, откуда только что трусливо сбежал. Мне казалось, что свет фар всех работающих в степи тракторов устремлен на меня.

Сквозь рокот двигателей прорывались возгласы, отчетливо слышные здесь у реки.

— Кажется, жив.

— Приходит в себя!

В голове опять все смешалось. Я из последних сил бросился бежать, спотыкаясь о кочки, туда, где произошло несчастье.

Шум возле палатки, вернее, там, где она была, постепенно стихал. Замолкли и двигатели тракторов, но ни одна фара не была выключена. Мимо меня вихрем промчалась машина, ослепив огнями дальнего света. Заправщик…

Я тыкался туда и сюда. Понял только одно: поздно… Теперь ничто меня не спасет.

Шатаясь как пьяный, вошел в юрту, из которой доносился гул голосов. На лица товарищей смотреть не мог. Забился в темный угол, куда не проникал тусклый свет свечи. С моим появлением все замолчали.

От порывов ветра, залетавшего в юрту, бледно вспыхивали угольки аргала в очаге. Меня снова начал пробирать озноб.

— Ну, ребята, что будем делать? — послышался басовитый голос дедушки Цедена.

Все невнятно, вразнобой заговорили вполголоса. Я не мог разобрать ни слова. Не знаю, сколько они спорили — мне казалось, вечность прошла. В голове гудело. Голоса сливались, накатываясь на меня, будто волны Орхона.

— Слушай, Дордж, — обратился ко мне Цеден. — Ты успокойся. Дамдина увезли в больницу. Состояние, правда, у бедняги тяжелое…

Он вздохнул, подошел ко мне вплотную, положил руку на плечо.

— Ну ладно, ладно, сынок…

По моим щекам текли слезы, но никто их не видел. Да и кого могли тронуть эти слезы?

Сна как не бывало. Мне казалось, что теперь я мог бы не спать хоть всю жизнь. Почему ничто не прогнало вот так же сон до того страшного мгновения! Вспомнилось, как всего десять дней назад, перед отъездом на практику, преподаватель говорил нам:

— Перед вами открыты все дороги. Вы можете стать Героями Труда. И мы будем гордиться, если наши выпускники прославятся трудовой доблестью на всю страну.

Я считал, что его слова обращены ко мне, только ко мне, что и смотрел-то преподаватель только на меня. Разве я не лучше всех учился? И думал тогда: «Вот закончу практику, и вы услышите обо мне. Ребята получат третий класс, а уж я-то наверняка — первый! Кроме того, госхоз наградит меня Почетной грамотой с золотыми буквами. Я эту грамоту не выпрошу, а заработаю честным трудом».

Эти мечты чуть не рассыпались в пух и прах на следующий же день, когда в госхозе меня назначили… помощником тракториста. Ну уж нет! С этим я решительно не мог согласиться. Так и заявил: «Не дадите трактор, совсем не буду работать. Думаете, на вашем госхозе свет клином сошелся? Есть и другие хозяйства, где умеют ценить механизаторов».

Трактор мне все-таки дали. Хоть и старый, но исправный. За пять дней я управился с профилактическим ремонтом и, убежденный, что нисколько не уступаю здешним опытным трактористам, выехал в поле. И вот четыре дня назад впервые вспорол лемехом плуга не паханную, должно быть, сотни лет целину на Наранских склонах. Смену отработал не лучше, но и не хуже других. Полночи не спал от распиравшей грудь радости, а наутро снова занесся в мечтах, уверенный, что вот-вот наступит день, когда я всем покажу, на что гожусь. Думал ли я, что может приключиться такая беда! Ну почему, когда я заснул за рычагами, мой трактор не свернул куда-нибудь в сторону? Почему не опрокинулся в какой-нибудь овраг? Почему, наконец, просто не заглох?

Я всматривался в темноту, пытаясь разглядеть спящих товарищей. Всем пришлось разместиться в этой юрте — нашей палатки больше не было… Обычно после напряженной работы едва добирались до подушки, как тут же палатка начинала ходуном ходить от могучего храпа. А сейчас никто, наверно, и не спал…

Бедная моя мама! Она еще ничего не знает. Думать не думает. Я сам ей обо всем расскажу. Обязательно сам.

Незаметно подкрался рассвет.

— Эй, воришка! — послышался чей-то хриплый голос.

«Какого это нехорошего человека зовут?» — подумал я и, обернувшись, увидел, что кто-то машет рукой, обращаясь именно ко мне.

«Вот до чего дожил!»

Я резко дернул рычаги, и трактор, оставляя за собой глубокие следы на свежевыпавшем снегу, рванулся вперед, угрожающе накренился на склоне горы. Скрипели волочившиеся за трактором стволы, прикатывая две дорожки следов от гусениц. Теперь позади вилась широкая полоса, словно по просеке проползла гигантская змея. Слышалось несмолкаемое жужжание бензопил, с глухим стуком падали на землю огромные деревья.