Татьяна Титова - Несовременные записки. Том 4

Добро, собственно, и есть тот трансцендентный свет, который сияет по ту сторону небытия как его невозможность.

«…Никто не лжет столько, сколько негодующий…» 20

Почему?

Потому, что негодование — это всегда притязание на то, что лжет по сю сторону бытия, как на истину. А поскольку единственно истинна только будущая смерть (Главы 2 и 7) и подступы к этой эфемерной сфере открываются только в тишайшем самосозерцании и благоговейном вкушении добра (Глава 19), постольку негодующий, не более, не менее, вращается в злосчастном обмане собственного оболгания.

Мне приснился сон, будто я беседовал с Платоном.

— Скажи, любезный, — обратился ко мне Платон, — так ли в ваше время живут люди, как я предсказывал в притче о пещере? 21

— Великий учитель, — ответил я, — ты мудро постиг тайну человеческого просветления, но, однако, история преподнесла и нечто новое.

— Прошу, расскажи мне скорее о ставшем, а то мне так неуютно в застывшем бытии.

— Прежде всего, мудрейший из мудрейших, — начал я, — тебе будет интересно узнать, что люди уже выбрались из пещеры. Но не обольщайся, это не значит, что они избавились от оков и научились смотреть на солнце. Многие так и продолжают жить скованными по ногам и по шее и никогда не поднимают голову к небу. И все-таки мир окрест каждого человека стал более открыт и доступен. Та стена, наподобие ширмы, за которой наверху перед пещерой проносились предметы, фигуры, вещи, трудами сотен поколений людей, сделалась совершенно прозрачной и стала походить на гигантскую стеклянную витрину. По эту сторону витрины — люди, вышедшие из пещеры; по ту сторону — люди с окультуренными и одухотворенными вещами, в некотором смысле — вторая природа.

— Хорошо. А так ли трудно переходить одному человеку туда и обратно?

— Каких-то непреодолимых препятствий к этому нет. Скажу больше, человек может одновременно находится в одном отношении по эту сторону, в другом — по ту сторону витрины. Та сторона манит сладостным благом, и поэтому люди жаждут туда всем существом и поскорее. Но поскольку это не так легко — у нас много негодующих и ломящихся вперед напропалую. И… ломающих хрупкую перегородку.

— Но это безумство!

— Да, дело без-умством и заканчивается. Парадокс в том, что как только в витрине пробита брешь и кажется уже, что ты обладаешь желанным, так сразу все то, что обломлено, теряет притягательность блага и превращается в полностью посюстороннее, ничем не отличаясь от бытующего. А позади его тут же восстанавливается новая перегородка. Страшно то, что эта метаморфоза для большинства людей остается незамеченной, если о первой перегородке могут хотя и не знать, но интуитивно догадываться, то о второй — отгородившей достигнутое от блага, даже и в фантазиях не помышляют. Подмена качества, таким образом, остается недосягаемой для разумения. Истина переходит в ложь, но продолжает существовать в форме истины. Такого твоим людям, освободившимся из тенет пещеры, даже не могло и причудиться.

— Друг мой, неужели так трудно по лучу образа, который к тому же, если тебе верить, не преломляется через стекло, продолжить нечто и слиться с иным в одно?

— Действительно, луч не преломляется, но за витриной много затемненных мест, и тогда стекло играет роль зеркала, при всем при том, что оно прозрачно. Человек одновременно видит то, чем он является по ту сторону. Оба образа сливаются в одно и неразличимы. Чтобы их различить, надо не долбить стену, — от этого, как видим, она только упрочняется, наращиваясь позади, — а развивать свою проницательность и зрение, дабы видеть невидимое и отделять его от отраженного.

При этом важно понять одно: человек не может непосредственно переходить отсюда туда и обратно прямо сквозь витрину. Однако, как в твое время многие не отличали тень на стене пещеры от самой вещи, так и в наше время большинство, к сожалению, не ведает о границе миров, тем более, что она прозрачная и солнечные лучи ее не высвечивают. Для такого ведения необходима особая мудрость — ты о ней знаешь, это твоя «софросина» 22, и никто лучше тебя не постиг, какие усилия и обходные маневры требуются, чтобы добраться до нее и овладеть ею. Может быть, только четче прояснилось, что сама софросина находится по ту сторону бытия. Не всякий любитель мудрости готов вынести тяжкую долю блуждать в лабиринтах пути, ведущего по ту сторону, и упиваться там имманентным светом трансцендентного.

— Полагаю, ты имел в виду свет умопостигаемого блага, — поправил Платон. — Опиши же, наконец, свой рецепт, как этого достичь.

— Я думаю, прежде всего, необходимо выйти из окрест себя, пойти вдоль витрины и наблюдать все, что происходит здесь и там, сравнивая и познавая. Так лучше можно подготовится к переходу на ту сторону. Проход туда есть, он лежит где-то в конце витрины и всегда открыт. Он похож на просторный лаз, стенки которого составляет та сторона, но уже небытия. По ту сторону небытия находятся владения истины будущей смерти; сама смерть — по эту сторону небытия, которое, никто не знает, где находится. Да это и не важно знать, главное обнаружить ту сторону небытия и, отталкиваясь от нее, как от магнита, совершить выход по ту сторону бытия. Только так, и не иначе. Там поджидает страждущих блаженство горней жизни.

— Удивительные вещи говоришь ты! — воскликнул Платон. — Но не думаешь ли, что твоих блаженных людей по возвращении ожидает участь смельчаков, сошедших обратно в пещеру: их речи были осмеяны, а сами они были обвинены в повреждении зрения?

— Непременно так и буде. От этого и в наше время еще не избавились.

— Ты меня успокоил, любезный. Вижу, твой сон пришел к тебе не через ворота из слоновой кости, а через роговые ворота 23, — заключил Платон.

— Разве это сон? — удивился я и тут проснулся.

Возможность — это невозможность закона: где есть закон, там нет возможности, там одна необходимость.

Закон — это возможность невозможности: где есть возможность, там одна предзаданность, — в законе предзадано то, что невозможно. Невозможно, например, камню, брошенному вверх, не упасть на землю.

Закон и возможность взаимообусловлены, и эта взаимообусловленность синтетического невозможного порядка. Ибо принципиально невозможно определить, где закон — возможность, а возможность — законна, при всем при том, что они разделены в понятии.

Если возможности не существует, а имеется только извывертывание действительности (Глава 4), то тогда необходимо следует и невозможность закона. Вместе в тем, такая жесткая необходимость следования представляет закон, правда, построенный по правилам априорного синтетического невозможного суждения. В любом случае, такой закон возможен, и тем самым возможность, пусть даже невозможная, возможна.