Татьяна Титова - Несовременные записки. Том 4

Тогда такая песня была популярна «Под музыку Вивальди, Вивальди…»

Побеседовали таким образом со мной и, похоже, отвязались.

Но в начале 80-го открываю дверь, там двое в штатском.

— Уголовный розыск! — и корочки показывают. Я посмотрел, но фамилию не запомнил.

— Документы!

— А чё такое?

— Собирайся, поехали.

— А в чём дело-то?

— Узнаешь.

Про себя думаю: «Наверное, по всей стране началось, нашего брата диссидента начали шерстить».

Но оказалось, что в ТЮЗе кто-то бархатный занавес спер, и завпост всех, кто монтировщиками у него работал, назвал милиционерам как подозреваемых.

— Что за хмыря привезли? — штатский мильтон спрашивает.

— Из ТЮЗа хмырь.

— Ну ты, хмырь, куда бархат дел?

Я как понял, что тут просто совдеповский маразм, а не 37-ой год, взвился:

— Какой бархат, у меня билеты в филармонию. И чего ради вы меня задерживаете, у нас есть конституция.

Этот в штатском ка-а-а-к мне в ухо двинет. Меня отвели в кишащую тараканами камеру. Через час где-то меня выпустили. Но у меня уже созрел план, что надо из Свердловска дебильного уезжать, если не заграницу, то хоть куда-нибудь. Решил ехать в Питер, но Витя Шауфлер говорит:

— Зачем в Питер? Едь в Одессу, там тепло, там яблоки. Море!!!

И я уехал в Одессу.

Надеюсь, читатель помнит, что весь сыр-бор ведется с одной целью, чтобы он активизировал свой собственный внутренний ребёфинг, чтобы активизировал свои механизмы памяти, чтобы взболтнул своё имагинативно-семантическое пространство. Строго говоря, жизнь надо прожить так, чтобы все эти занудные реминисценции не лезли нам в голову, когда станет обидно за скучно и уныло прожитые годы. В «Бхагавад-Гите» рекомендуется это многоветвистое дерево баньян из многочисленных причин и последствий срубить и найти то место, где нет тревог, всё светится, не освещаясь ни Солнцем ни Луной. И эта кляча своей собственной истории мне порядком надоела, но человек не вполне готовый понять, что такое шастра, должен, должен подружиться, познакомиться с автором на эмпирическом уровне. И потом, когда лирический герой станет читателю хорошим знакомым вроде Омара Хайяма, Смоктуновского или альтиста Данилова, тогда можно сказать о шастре. Есть такой кармопсихолог Лазарев, который считает, что зарывшись в свою забытую карму, можно найти ту «зацепку», которая мешает нам жить и трудится. И он считает, что её можно продиагностировать и убрать и вылечить кармическую болезнь или конфликтную ситуацию, но Кришна говорит: «Нет, бесполезно. Дерево баньян надо просто срубить». Но поскольку ум очень умный, он думает:

— Ну, пожалуй, маленько подиагностирую, а потом, если не получится продиагностировать, тогда срублю это самое дерево баньян.

Конечно, ум можно просто ударить башмаком по уху. Но можно весь этот вторчермет хождений по мукам, по былому и думам, по обидам и оскорблениям, по Руси и по неведомым дорожкам, всё это можно утилизовать в качестве эмпирического доказательства бесполезности и тщетности поисков, не опирающихся на указания Вед. Если конкретно, то вот моя трудовая книжка. Её можно читать как эпические автологические стихи (как Саша Еременко читал нам с Женей Касимовым свой гражданина Советского Союза паспорт).

Уральский научный центр АН СССР. Принят на должность лаборанта.

Торгово-закупочная база ДОРУРСа. Зачислен на базу грузчиком.

Государственный архив Свердловской области. Принят архивно-техническим сотрудником в хозрасчетную бригаду.

Свердловский театр юных зрителей. Принят монтировщиком декораций.

Хлебозавод «Автомат».Принят грузчиком в отдел сбыта.

УКК «Одеспромстроя». Зачислен на учебу по специальности плотник-паркетчик.

ССМУ-32 треста «Одеспромстрой». Принят на работу паркетчиком 3-го разряда.

Свердловский театр юных зрителей. Принят монтировщиком декораций.

Уральский госуниверситет. Зачислен в число студентов дневного отделении филологического факультета.

Средняя школа 150. Принят учителем русского языка и литературы.

Экспериментальное художественное объединение. Принят на должность методиста.

Свердловский городской центр НТТМ. Принят в центр методистом.

Объединение «Вернисаж». Принят в объединение художников «Вернисаж» методистом.

…Вот такие с позволения сказать стихи.

Так вот они и жили. Такая вот была эпоха.

В Одессе я купался в море. Занимался хатха-йогой. Пил пепси-колу. В библиотеке прочитал Селинджера «Френи и Зуи», и там говорилось об иисусовой молитве, как Френи повторяла эту молитву, а Зуи рассказывал ей про дзен-буддизм, про хокку и т. д. Я тоже стал повторять, но чтобы не было скучно иногда наряду с этой молитвой повторял Хлебникова «Пинь-пинь-пинь — тарарахнул зинзивер. О! Лебедиво! О! Озари». Потом снова молитву. Потом настали осень и зима. Поступая летом на романо-германское, я сдал три экзамена, но четвертый что-то в духе ветра и потока, эдакого тонко-неуловимого каприза, сдавать не стал. Новая общага, работа на стройке, слякоть, одиночество. В общем, надоела с её каштанами Одесса, и я вернулся в Свердловск и летом поступил там на филологический в УрГУ.

Фольклор, фонетика, топонимика, тропы, Бахтин, Трубецкой, в принципе повезло. Обычно на филологическом одни девчонки и три-четыре парня. На нашем курсе было 15 парней. Марик Липовецкий, тот в школе ещё Бахтина прочитал. Курсом выше Фунт учился. Мы с ним в соседних домах жили, и я часто к нему заходил пофилософствовать, поговорить о «фреймах», о «семантическом дифференциале» или послушать чего-то новенького из музыки. Фунт был страшный меломан. Я даже стихи как-то написал про Фунта, и они сохранились.

Тут умер Брежнев. Ожиганова, преподаватель по истории КПСС, в аудиторию вбегает, что говорится, лица нет. И объявляет:

— Сегодня скоропостижно скончался Генеральный секретарь Коммунистической Партии…, — вдруг задумчиво остановила патетическую речь и сказала тихо, как простая советская женщина. — Умер Леонид Ильич, товарищи. Почтим его память минутой молчания.