Вадим Сикорский - Капля в океане

Аскольд Викторович оглядывал соседей по грузовику, смотрел на их тени, летящие по шоссе, и нарочно дергался, чтобы опознать свою. И думал, что он абсолютно точно такой же, как и все, стандартная частичка общечеловеческого стандарта образца 1972 года. И у него такая же тень, как и у всех других, да и все точно такое же: и судьба, и жизнь, и тело, и душа. Один из сотен миллионов. Один из едущих на этом грузовике. Ну и что? И за что Вера его все время гвоздит и упрекает? Чем он выделяется? Что в нем особенного? Ничего. Ровным счетом. И зачем заставлять его выделяться?..

От многонедельной суши пыль на проселочных дорогах была такая, что, когда свернули с шоссе, все схватились за противогазы. Лишь в масках можно было глядеть и дышать. Завидовали головным машинам, чью пыль глотали ехавшие на задних.

Остановившись на большом поле, соскочили с грузовиков. Все разминались, отряхивались. Потом собрались около головного грузовика, где находилось пожарное начальство из числа постоянных дружинников. А также местный начальник с картой в руках. Стоя на грузовике, он вытянул руку, прося тишины.

— Товарищи, я в двух словах обрисую обстановку в Подмосковье, а также местную, и расскажу, как действовать. Вы знаете, что в связи с небывалой жарой в Московской области вспыхнули лесные пожары, загорелись торфяные болота. Дымная мгла достигла столицы. До пятнадцатого сентября все пожары должны быть ликвидированы.

Вдруг раздался странный голос с мелодичными переборами:

— Поздновато начали действовать.

Это было сказано хотя и слышно, но вроде про себя. Аскольд Викторович обернулся и сразу узнал здоровенного типа. У него поверх белой нижней рубахи болтался противогаз, пиджак и верхняя рубаха висели на полусогнутой руке. Да, это был тот самый дебелый мужчина, который вчера в магазине искал «большое белье». Интересная у него внешность: волосы черные с сединой, густые, на них тюбетейка, небрежно пришлепнутая. Глаза невинные, бараньи, под густыми бровями, лицо большое, полновесное, а губошлепистый рот полуоткрыт.

— А о чем местное начальство думало? — проворчал в ответ ему стоящий рядом с Грандиевским ласковоглазый человек, бывший ему чуть ли не по пояс, по фамилии, как он уже знал, Светов. — Прав Клененков.

— Не знало, наверное, — ответил Клененков нежным баском, вдруг срывающимся на петушиный перелив. Не голос, а перебор гармоники. Услышавшие засмеялись глупости ответа. А Клененков, вытянув толстую шею, серьезно и внимательно посмотрел на небо.

— А ты изобрети чего от пожара, — сказал Светов.

Клененков шмыгнул носом.

Аскольд Викторович невольно стал за ним наблюдать. Он заметил, что Клененков порой вдруг неизвестно чему улыбался или начинал слишком нервно для такого большого, увесистого мужчины вертеть головой, подрыгивать ногой. То и дело шмыгал носом. Иногда закатывал глаза к небу и смотрел туда, словно искал каких-то неземных контактов. И Грандиевский вдруг подумал: может быть, это как и у него! И всегда неуправляемо, в любой момент. И Клененков стал для него еще интереснее. И он испытал к нему на мгновение даже родственную нежность. И улыбнулся: вот еще одна живая пародия на него!

— Самовозгорание, — продолжал оратор и посмотрел на Клененкова. — Вот, кстати, ответ на ваше замечание. Бывает, и люди виноваты, а бывает, и самовозгорание. Вот видите, как вам жарко, вы стоите в белье. От такой жары что угодно может само загореться.

Многие невольно обернулись на Клененкова, а тот растерянно заморгал, забормотал что-то невнятное, снял с плеча противогаз, надел верхнюю рубаху и даже пиджак, стал неловко застегиваться. И вдруг сказал, но очень тихо, себе под нос, так что лишь соседи услышали:

— Вы ж сказали: небывалая жара, так и одежда должна быть небывалая.

Рядом прыснули. Светов даже слезы утер и произнес:

— Во, белая ворона!

Это было сказано так метко, что засмеялись все. И Аскольд Викторович тоже.

Клененков застегнулся, и нижняя толстая губа у него опять отвисла.

— Товарищи, я больше рассказывать о пожарах не буду, вам сегодня прочитают специальную лекцию. Сейчас мы разделимся на два отряда. Один проедет на восемь километров в сторону и расположится на таком же поле. А другой останется тут. И здесь и там большая опасность загорания. На пожары будут возить на машинах, иначе нельзя, иначе очень опасно. Особенно если вдруг ночью ветерок. Будем рыть канавы между торфяником и лесом. А в самом лесу, где торфяная почва, установим круглосуточное дежурство. Силами отряда, расположенного здесь. Каждое утро на машинах отсюда на работу, это от трех до пяти километров. Но учтите, и здесь опасность большая. Поможет техника, скоро пришлют. А нам пока дежурить, предотвращать новые загорания, не допустить огонь на торфоразработки, на ближайшие села. Зря не рисковать, выполнять указания опытных руководителей групп. Ночевать и питаться здесь. Палаток пока нет. Так что трудности. Разобьемся на группы и будем работать. Желаю успеха. Кто ехал в первых пяти машинах — снова по кузовам, поедем дальше. А вы, товарищи, оставайтесь, сегодня будем располагаться, лекция, обед, тут у вас будет медицинская палатка с врачом. У другого отряда тоже. Курить осторожно, окурков не бросать. Кухню — подальше от леса.

Пять машин с людьми уехали.

Солнце уже было во всеоружии. Аскольд Викторович снял пиджачок и свернул его вместе со свитером в одну скатку. Было велено не расходиться и ждать. Все разлеглись под деревьями. Самая густая тень от продовольственного фургона. Там он и прилег, хотел было задремать, но, услышав разговор, прислушался. Трое шоферов, растянувшись в тени соседней машины, болтали, рассказывали, приправляя беседу смачными словами.

— Днем жара, только под машиной и спасение.

— Да и расположились на самом солнцепеке.

— И по Москве надоело колесить, того и гляди в компот попадешь.

— Здесь даже передохнём. В Москве тяжко. Жара, да и собственники…

— Третьего дня чуть ночью бабу не сбил. Чудные они: перебегают, а увидят машину — и назад, на тротуар. А мужик дальше норовит, вперед. Чудные.

— Нет, наша шоферка, тетя Нюра, настоящая баба. Говорит, на фронте дали ей ботинки сорок второго размера. И бушлат драный. Полковник ее увидал, приказал выдать обмундирование. А старшина ругается: зачем, говорит, таких присылают, где я ей на фронте тридцать пятый номер достану? Да детскую шубку. А дружок ему говорит: а ты что, жене припас послать? Отдай-ка ей. Ну, тот и отдал. Так она, говорит, нарадоваться не могла. Нет, и бабы бывают хорошие. Да и теперь жалко ее, ну что всю жизнь за мужской баранкой?..

Шоферы замолчали, стали дремать. Аскольд Викторович, улыбаясь этой логике — от женщины, перебегающей неправильно улицу, к тете Нюре, — смотрел в небо. Добрые ребята шоферы. Хорошие. Да, бывают женщины разные. И жестокие, как Вера. Может быть, даже от легкомыслия…