Вадим Сикорский - Капля в океане

В два часа, когда солнце диктаторствовало вовсю, раздали памятки с описанием, как бороться с торфяными и лесным пожарами. Читали группами, вслух. В группе Грандиевского оказался и Клененков. Грандиевский уже знал, что это инженер, заводской изобретатель, рационализатор, с высшим образованием.

— В своем деле толковый, — сообщил о нем Светов. — А так младенец младенцем. Алкашам всю получку может раздать взаймы, добрый. Все и рады, пользуются. Чудной какой-то. В жизни — как глухарь. На заводе его все зовут Андрюшей, даже кто ему в сыны годится. А он не обижается. Живет так, вроде ничего вокруг не замечает. Как дерево.

— Но с плодами? — полувопросительно добавил Аскольд Викторович.

— Да, в своем деле здорово соображает, — хоть и улыбнувшись, но уважительно сказал Светов.

В памятках говорилось, что верховой лесной пожар распространяется при ветре со скоростью до двадцати километров в час, а низовой — до двух. Грандиевский подумал, что до Сергеева городка огонь действительно может доскакать быстро. Если, конечно, ему не помешают. В данном случае они. Но как? Тут есть спецы.

На торфяных же болотах, чадящих почти всегда, опасны места утолщенного до двенадцати-тринадцати метров слоя залегания. Он выгорает, и можно провалиться.

— В крематорий не надо, все рядом, — пошутил Грандиевский.

Группа хмыкнула, кроме одного Клененкова. Грандиевский заметил, что даже анекдоты он слушает серьезно. А иногда на его большом мясистом лице, но приятном из-за красивых бараньих глаз, появлялось вместе с серьезностью растерянное выражение, словно он не понимал, что тут смешного и как вообще могут такому смеяться. Хотя и слушал усердно. И еще одна беловоронья деталь: он никогда не ругался. Он и вообще-то привлекал к себе внимание, но Аскольду Викторовичу был особенно любопытен. Он теперь старался все время быть к этому чудаку поближе. Сам-то ведь тоже понимал, что анекдоты часто третьесортненькие, примитивные, однако смеялся искренне. То ли от бессонницы стал слишком чувствительным ко всему, и к смешному тоже. То ли просто, войдя полностью в роль, хохотал естественно.

Обедали по группам. Два котла, установленных на поле подальше от леса, клубились могучим паром. Под ними тлели угли. Повар был, вопреки привычным стандартам, тощий, с обтянутыми скулами. Он ловко и быстро не наливал, а как-то кидал половником суп, а после, когда суп был съеден, в ту же тарелку ляпал дымящуюся кашу с консервами. И суп из готовых концентратор и каша показались Аскольду Викторовичу очень вкусными, может быть, оттого, что на воздухе. На большом раздвинутом столе лежали груды нарезанного хлеба, сахар в железнодорожной упаковке. Около стола — белые столбики из железных эмалированных тарелок и кружек. В больших тазах — груды ложек. Видимо, еда и впредь была рассчитана только на столовые ложки. Чайных не требовалось, поскольку можно пить вприкуску. Чай, уже заваренный, жидкий, кипел в огромном баке. Другой бак с кипятком был чуть поменьше, и вода в нем предназначалась для мытья посуды. Мыть полагалось самим.

Вскоре после обеда позвали на лекцию к одному из грузовиков. Борт откинут, и лектор сидел, посту кивая по нему каблуками.

— Тише, товарищи. Я, как вы знаете, не только техник, но и пожарный дружинник на нашем комбинате. Позавчера у нас была лекция специалиста, и я кое-что записал в тетрадочку.

Лектор говорил тонким борзым голосом, словно старался сам себя взбодрить.

— Всем слышно? Подходите поближе и располагайтесь.

И вдруг весело тряхнул седеющими волосами, и черные глаза сверкнули. Осунувшееся лицо просияло. Словно очнулся в нем давний, молодой офицер-фронтовик.

Клененков сперва сел на траву, но вскоре растянулся, подложил руки под голову и мечтательно вперил свои прекрасные глаза в небо. И беспрестанно что-то бормотал про себя.

Слушали жадно. Дружинник рассказывал о том, с чем каждому придется иметь дело. Самое, оказывается, страшное — сочетание жары и ветра. Вот, например, в Шатуре в одиннадцать утра было тихо, а в четыре дня — море огня. Людей спасали на вертолетах.

Средняя температура крупного лесного пожара — температура молнии. А энергия равна энергии атомной бомбы среднего калибра.

В этом месте лекции Грандиевский усмехнулся, подумав, что у Веры скандальной энергии больше.

После сравнения с атомной бомбой добровольные пожарные помрачнели.

А когда лектор рассказал, что бывают пожары взрывного характера и тогда над горящим лесом образуется как бы раскаленная труба высотой в километры, Грандиевский содрогнулся. И у всех в глазах промелькнул страх. Только сейчас впервые осознали задачу и очень близкую опасность.

Завершая лекцию, седеющий дружинник наставлял:

— Поодиночке в опасные зоны не лезьте. Действуйте только согласно указанию старшего. Надо соблюдать строжайшую дисциплину и держаться вместе. Чтобы ни одна группа без дружинника на дежурство не отправлялась.

Грандиевский услышал, как Клененков пробормотал:

— Разве тут убежишь?.. Тут мотоцикл нужен. Или хотя бы велосипеды всем дали.

Самое смешное, что он говорил совершенно серьезно.

А лектор продолжал, заглядывая в тетрадочку:

— Спрашивается, как погасить такой пожар? Пока наука бессильна. Его не может погасить даже дождь, хотя из одного облака выливается, товарищи, до тысячи тонн воды.

— Да ведь и этого нет, — бормотал Клененков. — Где оно, облако-то, пустота на небе. Я не вижу. И что ж, мы так, с пустыми руками, и пойдем пожар гасить?

— А ты выдуй побольше воды и гаси, — пошутил вдруг под общий смех белесый, ласковоглазый Светов.

— Товарищи, пожары бывают и низовые. Самый коварный — низовой. Восьмого августа под Москвой был такой самый. Когда ветер, по области бывает до пятидесяти — шестидесяти загораний в день. Сейчас вот ветра нет, так поменьше. Без ветра пожар проходит меньше километра в час, скорее не распространяется.

— Это еще годится, — бормотнул Клененков.

— Теперь, товарищи, самое главное. Тут многие курят, считай, все. Да еще при такой суши, как в этом году, а это, товарищи, надо сказать, всего четвертая такая засуха за сто лет. Влажность воздуха самая низкая. Так, товарищи, при таких условиях надо быть очень внимательными и осторожными. Положение тяжелое. В Орехово-Зуеве сгорело сто гектаров соснового леса, пятидесятилетнего.

— А мне уже сорок девять, — сказал вдруг громче обычного Клененков.

Тут, не выдержав, грохнули все и лектор тоже.

— Ну, вот видите, дорогой товарищ, — сказал он, — смотрите не загоритесь. — И закончил лекцию: — Я уверен, вы выполните свой долг, а кто боится или не хочет, может в любой момент вернуться домой.

— Нет уж, взялся за гуж, не говори, что не дюж.