Вадим Сикорский - Капля в океане

Придя в себя, он все-таки не смог сразу открыть дверь машины: вместо нужной ручки стал дергать стеклоподъемник. А потом и нужная ручка заела, не подчинялась. В мозгу проносился какой-то бред, потом страшные анафемы по адресу Симы и самого себя: поддался фанаберии, идиот, дура! Травма, не совместимая с жизнью, у него теперь тоже навсегда! Неужели к Юлиану в колонию? Нет, ведь если она мертва, ей уже все равно. Но их видели вместе в машине… Но ей-то уже все равно! Как же быть? Мысли скакали, один план собственного спасения сменялся другим. И вдруг в эту зловещую сумятицу ворвался стон.

Черная полоса тишины исчезла. Словно вдруг включили слабый свет. И чужой рукой, все еще наполненной ужасом, словно это была не рука, а рукав со свинцом, он все-таки открыл дверь машины. И вдруг, услышав опять стон, вырвался, преодолев тяжесть в ногах, и бросился назад. Сима лежала на белом горячем солнечном шоссе, как та женщина, которую тошнило морем на белом ярком берегу. Над Симой висело безоблачное небо, вдали между гор безмятежное море. Мир не был раздавлен. А только она. Она лежала на боку, прижавшись окровавленной щекой к шоссе. Прямо перед ее лицом маленькая густая лужица, какие часто остаются от машин, если протекает автол. Только лужица бурая и сверкала на солнце. Платье разорвалось, и был виден ее веселый светлый купальник. Нога дико вывернута. Она лежала в большой глубокой выбоине, асфальт перед выбоиной вздыблен, отчего образовался как бы трамплин. Ясно, этот трамплин ее и спас! И его тоже. Колеса подлетели на маленьком трамплине и только частью тяжести прокатились по ней. Д. Д. тупо глядел на Симу, а потом, уже ничего не помня, действовал. Он ее поднял, обхватил за талию своей могучей рукой, с трудом втащил на заднее сиденье. Она опять потеряла сознание. Он сел за руль, осторожно развернулся и помчался в город. А в голове гвоздило: «Зачем я приехал сюда на машине! Все мое безрукое бахвальство!» В этот момент Сима опять застонала, и вдруг со стоном медленные ее первые слова:

— Врачу скажем, я упала с горы. Скажем, придавило камнем.

Она заботилась о нем! Первые слова Симы были во спасение его! Но Д. Д. воспринял ее слова не столько чувством, сколько воспрявшим рассудком и сразу стал мысленно разрабатывать ее идею. А она, окончательно придя в себя, с передышками между словами говорила:

— Я часто думала о той змее. И во сне видела ее. И вот сама теперь так же. Только я живучее бедной змеи. Змеи, они, бедняжки, нежнее. И беспомощней.

«О чем она думает! Бредит!» — подумал Д. Д. и промолчал.

— Так не забудьте, я упала с горы, а сверху камень.

Когда он выскочил из машины около больницы, она еще раз тихо напомнила:

— Я сама виновата во всем, не забудьте: гора и камень. А вас проняло, по лицу вижу. Только вопрос: из-за меня или из-за себя взволновались, а, швейцарец?

«Она действительно полностью во всем виновата, — думал он, вбегая в больничный вестибюль. — Кто ей велел лезть на капот! Швейцарец! Выдумала еще какого-то швейцарца!» Теперь он принимал ее версию о падении с горы как должное. Ум его стал окончательно точным и ясным. Он вдруг резко повернулся и выбежал из вестибюля назад.

— Сима, это детский лепет, нас поймают, на твоем платье могут быть незаметные следы автола или тавота… И рубцы шин…

Она сразу решительно сказала:

— Помогите снять платье, все в жару ходят в купальниках, везде…

— А если спросят, где платье?

— Скажу, выронила, когда падала. А потом потеряла сознание, так и привезли в купальнике. А вы мне другое платье сюда и халат. Как же вас все-таки проняло, как перепугались, бедняжечка, за себя.

Сима со стоном приподнялась, он помог ей снять платье и даже и тут не удержался, в такой момент, от чисто мужского прикосновения. А она, несмотря на шок и боль, подняла на него предостерегающие глаза. Он скомкал платье и спрятал в багажник, а она в пестреньком веселом купальнике бессильно вытянулась на сиденье.

Когда Симу перенесли, он не упустил зайти к дежурному хирургу и убедился, что тот поверил: обычное для здешних мест дело, упала с горы, но отделалась вывихом ноги, сильным ушибом, легким сотрясением мозга. В больнице пролежит дней десять, не больше.

Д. Д. абсолютно успокоился и, вернувшись к себе, в дом отдыха, искупался. Отвез Симе платье и халат, потом снова загорал и купался. И, верный установленному распорядку, ровно в назначенный час появился на теннисном корте в своей ослепительно белой форме.

Но этот случай заставил Д. Д. опять всерьез задуматься над тем, что же такое для него Сима: чувство местного значения или нечто большее? Вот снова он убедился, что красота, и женская, да и всего мира, тоже суть такая же мимикрия, делающая незаметной притаившуюся смерть. Солнечное море, чуть не погубившее ту, доверившуюся ему женщину, заплывшую к горизонту, эти прекрасные горы, скрывающие пропасти, и красота Симы, тоже едва не стоившая им обоим жизни, — это всё явления одного рода. Везде мимикрия. Аристотелевское добровольное сумасшествие можно отнести к любви точно так же, как и к вину. А это ему второе в жизни предупреждение свыше! Какая разница, чем залюбоваться, заворожиться: змеем, как в детстве, или женщиной.

Но и совсем отказываться от Симы не по-хозяйски. Не надо только, чтобы заходило слишком далеко. Впрочем, пока и заботиться об этом смешно, такой она оказалась недотрогой! Нелегкий орешек, степень недоступности больше, чем у Монблана.

Через день Симе стало намного лучше. Навестив ее и вернувшись в прекрасном расположении духа, Д. Д. поставил машину в тень и поднялся было на крылечко санаторного коттеджа, когда из кипарисовой гущи вдруг раздалась знакомая с детства частушка:

Д. Д. вздрогнул и обернулся. Что это?! Этой частушкой его всегда дразнил Юлиан и еще вечно присочинял к ней варианты. Д. Д. никогда не обижался, хохоча вместе с ним. Но голос вроде не его, да и откуда бы он здесь! И вдруг:

— Юлька?! Ты?! Какими судьбами?!

Из кипарисовой гущины выдрался взлохмаченный Юлиан и вспрыгнул на крыльцо. Братья обнялись.

— Бежал из заключения, отсиживаюсь в кустах!

— Чего же не сообщил?

— Обожаю сюрпризы, ошарашить!

— Я поговорю с директором, у нас тут…

— Недостоин, снял комнатушку. Мне после тамошнего и шалаш покажется раем. А тут отдельная камера, десять минут до моря. Вулканический рай! У меня чуть не лопнуло сердце от здешней красотищи! Митька, я понял одну великую вещь: судей нужно назначать только из бывших невинно осужденных! Да, только с такой справкой и допускать на эту должность!