Алла Калинина - По образу и подобию

— А знаешь, я ведь про деньги-то твои совсем забыл, был в одном месте, да заговорился. И все из головы вон. Про отца, понимаешь, моего был разговор.

— А я думала, он у тебя умер. Думаю — чего это фотография не висит?

— Да он и умер, только не мой. Я ведь его совсем не знал.

— Что — тоже бросил мать?

— Да нет, тут все иначе, она сама от него ушла, она у меня такая… А в общем — неважно.

— Ну и что? Подумаешь! Теперь все так живут. Чего тебе расстраиваться-то? У тебя мать есть, квартира, женишься скоро… — она вздохнула. — У тебя все путем…

— И с тобой наладим, не беспокойся. Достану я тебе эти несчастные деньги, тоже мне вопрос! Хочешь, сейчас позвоню? Пойдем!

Пока мы поднимались в лифте, Ксения слегка прижалась ко мне плечом. Я это прекрасно заметил, но виду решил не подавать. Нет, так далеко идти в своей доброжелательности я вовсе не собирался, и звонить мне тоже сразу расхотелось, ишь какая быстрая! Ей только палец дай! А мне опять тревожить Симу, да еще просить пищи отнюдь не духовной. Нет, лучше подождать немного. Позвоню завтра, какая разница, пусть старуха хоть отоспится от сегодняшнего дурацкого дня. И тут вдруг позвонила Маша. Вот это было везение! Я унес телефон на кухню и закрыл за собой дверь.

— Привет, Маша! Как я рад тебя слышать!

— Что там у тебя стряслось?

— Маша, мне надо устроить одну девицу на работу!

— Специальность?

— Бухгалтер. Но ей негде жить, понимаешь?

— А прописка?

— Тамбовская.

— Что же ты мне морочишь голову?

— Думаешь, это невозможно?

— Абсолютно.

— А в дворники?

— Послушай, милый, кто увольняется из дворников летом? И лимитов нигде нет, середина года. Нет, это все нереально. Впрочем, у меня есть одно прекрасное, древнее как мир предложение. Можно пойти в няньки. Интеллигентная семья, ребенок год два месяца, с выездом на дачу…

Я растерялся, такой вариант как-то не приходил мне в голову. А может быть, это действительно выход? Еще вчера он бы мне, безусловно, понравился, но сегодня… Я-то уж видел, что в доме от Ксении никакого толку. Как ее пустить к порядочным людям? Да и вообще…

— Знаешь, Маша, боюсь, что это не то, вряд ли она согласится.

— Ну смотри, я не настаиваю.

— Подожди, Маша. А денег ты не могла бы достать, рублей триста, не для нее, конечно, а для меня, то есть отдавать буду я, ты понимаешь?

— Так ты заинтересован? — она хмыкнула. — Деньги бы я тебе, конечно, достала, но не буду. Не хочу помогать тебе становиться еще большим дураком, чем ты есть. А как вообще жизнь?

— Маша, ты что, закрыла эту тему?

— Конечно, закрыла, а о чем еще говорить? Если хочешь меня послушать, гони эту девицу в шею, слишком высокие у нее потребности, но вообще-то это меня не касается.

— Маша, у меня вся надежда была на тебя!

— Все-все. Съездим на днях на Преображенку, идет? Я тебе позвоню.

Когда я вернулся в комнату с телефоном в руках, Ксения смотрела на меня так, как будто я обязан ей отчетом:

— Кто это звонил?

— А твое какое дело? Одна моя знакомая. Предлагала устроить тебя в няньки.

— Ну а ты?

— А я отказался сдуру. И совершенно напрасно.

— Нет, я в няньки не пойду.

— Почему это, интересно? Жила бы себе летом на воздухе, на всем готовом, скопила бы денег, а к зиме бы и уехала. За эту работу, между прочим, солидные деньги платят.

— Да что ты мне рассказываешь? Я пробовала, характер у меня неподходящий для этой работы. В три дня сцепилась с хозяйкой и вылетела. Да я бы и сама не осталась, не по мне это. А потом еще дети… Не умею я с ними, не люблю, писк, визг, мокрота…

Я смотрел на нее с удивлением. Вот это уровень откровенности, то врет, а то… Но думал я совсем о другом, я думал о маленьких детях, что это такое… Как их любят и как к ним привязываются? Неужели когда-нибудь это чувство может коснуться и меня? Какое оно, на что похоже? Это было для меня тайной за семью печатями. Раньше я думал своими глупыми самонадеянными мозгами совсем как Ксения: что в них хорошего? Ведь они еще не совсем и люди, ничего не знают, ничего не понимают, что там еще из них получится? Сколько я помнил себя, я всегда мечтал скорее вырасти, всегда тянулся к старшим, это так понятно. И все мои друзья и знакомые, у которых были дети, вечно были озабочены, куда их деть, устроить, с кем их оставить. Дети были забота, проблема, помеха — все что угодно, но — чувства! А ведь они должны быть, я-то сам на них рассчитывал, опирался. Я злился на Ксению. Пожалуй, лучше бы уж она опять соврала, все-таки женщина, не любящая детей, — это что-то противоестественное, это тоже признак катастрофы, крушения общества. Ну ее к черту, эту Ксению. Нет, придется все-таки завтра, наверное, снова звонить Симе и просить денег. От этого мне никуда не деться.

Но звонить мне не пришлось, Сима позвонила сама. И снова голос ее на том конце провода был таинственный и лукавый. Или я все это придумал потом? Сима сказала:

— Жора! Ну как ты, живой? А я уж себя кляну, что вот накинулась на тебя ни с того ни с сего.

— Да нет, я в порядке, — промямлил я, собираясь с духом.

— Ну вот и слава богу. Ты еще-то ко мне заедешь, может, завтра?

— Заеду, конечно, у меня к вам тоже одно маленькое дельце есть. Мне, тетушка, деньги нужны, вот какие дела. Взаймы. Мы с Марго вам и так должны, я знаю, но эти я отдам раньше…

— Да не в счетах дело, Жора, сколько тебе надо-то, много?

— Много, рублей пятьсот или хоть четыреста…

— Ах ты досада какая, ведь были же у меня деньги, были, почти две тысячи, так я их в том месяце Валечке отдала, ему открытка на машину пришла, он и собирал, пока продаст старую. Я ему позвоню. Может, уж и продал. Или ты сам?

— Лучше бы вы. А кто это такой? — спросил я без надежды и интереса.

— Валечка?

— Ну да, кто такой Валечка?

— Так это же твой брат…

— Какой брат?

— Обыкновенный, родной. Ох и достанется мне от Маргариты, да чего уж там теперь! У тебя, Жора, родной брат есть, Валентин Луганцев. А ты и не знал. Открывай глаза-то, давно пора.

Я закрыл глаза. Что за день сегодня! Безумный день. Отец, брат… Откуда у меня мог взяться родной брат? Значит, отец был женат еще раз. Или не женат? Какая разница! А я-то все слушал про мальчика на берегу моря. А мальчик тот вырос пятьдесят лет назад и много чего успел, вот брат у меня какой-то оказался. Старше он или моложе меня, этот брат, кто он такой? Почему я ничего не знаю? Как могла Марго, какое имела право!.. Я с трудом перевел дух.

— Вы извините меня, тетушка, лучше я приеду завтра, хорошо?

Я положил трубку, побрел на кухню и погасил свет. Не мог я сейчас ни с кем говорить, никого видеть. Я был уже не тот, кем представлял себя вчера, я был совершенно чужой себе человек — Георгий Александрович Луганцев, от этого можно было сойти с ума.