Анатолий Чмыхало - Дикая кровь

Киргизы должны жить в мире с русским царем. Но если их улусы будут исправно платить ему ясак, что тогда останется самим князцам? А монголы хотят и впредь получать свою долю дани. Каждый рассчитывает поживиться за счет другого. Вот и Иренек, зачем он пришел под Канск? Тубинцы откочевали сюда, чтобы грабить своих кыштымов, Иренек вернул Тубинских князцов под свою власть, надеясь иметь от них свою выгоду в походах, которые он затевает.

А русские воюют с киргизами и тубинцами, потому что и те и другие разоряют мирные ясачные улусы. Русские идут к ясачным с береженьем и лаской. Однако так ли бывает всегда? Якунко Торгашин, сборщик ясака, тот, верно, не ожесточал инородцев, брал с них лишь положенное. А Герасим Никитин и Васька Еремеев заботились не только о царевом достатке, больше себе набивали сундуки мягкой рухлядью да всяким другим товаром.

Шанда не побежал бы назад к киргизам, если бы Никитин не замучил его постоянными поборами. Итполу и Арыкпая воевода до сих пор в аманатах держит, потому что их улусы ему без счета соболей возят.

«И киргизские князцы, и Герасим — они не поступятся собственной выгодой, потому и идет война. И я ничего не могу поделать», — разочарованно думал Ивашко, вспоминая воинский поход в Киргизскую степь. Вот и честно служит он государю, а жалко будет ему, если побьют улусных людей, и сейчас Ивашко доволен сверх всякой меры, что киргизы бежали от Родионовой пешей сотни, что в степи не пролилась напрасная кровь.

Он радовался и думал: а не в этой ли радости была его прямая измена? Нет, однако, Москва не велела обижать инородцев. И если Иренек пошел в набег, то за это надо требовать выдачи Иренека, чтобы его наказать. Но у кого требовать? Может, у Алтын-хана, который наповадился приходить к киргизам разбоем, или у джунгар? Но они ни за что не выдадут Иренека. Если он решился грабить русский острог, то надеется на чью-то защиту.

Герасиму Никитину, как и Иренеку, хотелось бы силою взять то, чего не удается получить по добру. Вот и выходит, что виноваты они, а не Ивашко, на которого воевода объявил государево дело. Но до Москвы далеко, и не вдруг-то поверят там безвестному киргизу Ивашке.

Вот и прислала Москва Матвейку для сыска, а что он сыскал? Бражничает с воеводским Константинкой и слушать не хочет про Васькины проделки.

«И все-таки поеду в город к Матвейке», — решил Ивашко.

Матвейку он нашел на торгу — день был воскресный, — утащил в тальник на берег Качи, чтоб поговорить без свидетелей. Они облюбовали лужайку, прилегли на траву. Ивашко заговорил:

— Ты — сын боярский, я — сын боярский. Все тебе расскажу — защити от воеводы.

Матвейко задумчиво покусал сочную травинку, сплюнул:

— Я тебе не защитник.

И все ж по секрету он сообщил Ивашке, что воевода расспрашивает пеших казаков о мытарствах в Киргизской степи и сочиняет навет на него, Ивашку. Куда пошлет навет — один бог знает, но скорее всего, в Сибирский приказ.

Ивашко поспешил к Родиону. У атамана в избе гулянка, накурено — дым коромыслом. Пришли мириться братья Потылицыны, все четверо сидели за столом в ряд напротив Родиона и нещадно хлестали водку. Они обрадовались Ивашкину приходу, усадили его рядом с хозяином, налили чару — пей. Ивашко говорил им, что заглянул к Родиону по неотложной нужде, что разговор предстоит обстоятельный — ничего не помогло, чуть ли не силой вылили водку Ивашке в рот.

— И-эх, киргиз! — Ульянко обнял его за плечи. — Пошто ты измену творишь, а?

Он был пьян, Ульянко Потылицын. Старший из братьев, Мишутка, понял это, прицыкнул на него и мирно сказал Ивашке:

— Дурной он от роду.

Родион ухватил Ульянку за воротник кафтана и притянул к себе:

— Рожа ты, рожа! А кака рожа — сам знаешь…

Ивашко так и не перемолвился с атаманом ни единым словом. Потылицыны захороводились, сошлись во дворе на кулачки. Родион, любивший подраться, воодушевился, заторопился к ним.

— Пойду-ко, — вслух подумал Ивашко.

— Гух! Гух! Гух! — донеслись вздохи соборного колокола.

Похоже, что воевода опять звал на смотр. До Малого острога отсюда было близко, у приказной избы Ивашко появился в числе первых. Казаки доверительно сказали ему последнюю новость:

— Гонец из Канска. Киргизы Удинский острог разорили. Потому и сполох.

Собрав служилых людей, воевода пока что не стал говорить с ними. Прежде он ушел на совет с детьми боярскими и атаманами. Когда Ивашко поднялся в горницу приказной избы, Герасим уже допытывался у Родиона:

— Как успели они до Удинского добраться?

— Не пойму, отец-воевода, — отвечал хмельной атаман, что-то усиленно соображая.

— Это не те киргизы, — убежденно сказал Ивашко.

Воевода зыркнул на него, помял в кулаке бороду:

— Откуда ты проведал, сын боярский?

— Оно так, — просветлел Родион. — И киргизы не бились с нами из-за малого их числа. Пошли-ко снова меня в степь, отец-воевода, теперь я перехвачу их и побью насмерть!

Воевода согласился с атаманом: нужно идти на переем. Киргизы, пограбившие Удинский острог, еще не успели вернуться в степь, казаки встретят их на переправе через Енисей, и там-то быть большой битве. На судах вверх по реке отправлялась сотня пеших казаков Елисея Тюменцева.

Быстро воодушевлявшийся Иренек радовался победе, словно ребенок. В его положении начального князя, наверное, подобало бы вести себя степенно, а он, как угорелый, с утра носился на своем аргамаке, объезжая стойбище отряда и стараясь постоянно быть на виду у воинов. А те приветствовали его восторженными выкриками, отдавая дань неутомимости и смелости Иренека, и это ему льстило.

Переправа через Енисей была закончена. В родную степь киргизы пригнали триста коней, взятых у братских людей и казаков Удинского острога. К седлам были приторочены торсуки с порохом, свинцом, ядрами, панцирями, захваченными в Удинске. При Иренеке находилась и денежная казна того же острога. На эти деньги начальный князь надеялся выкупить у красноярского воеводы князцов Итполу, Арыкпая и прочих аманатов. Однако можно было устроить с воеводою и мену: под неусыпною стражей у Иренека содержалось десять русских полоняников.

Иренек весьма дорожил своей военной добычей. Помня о близости Красного Яра к своему временному стойбищу, он приказал воинам не спать ночью, жечь костры, выслал дозоры во все концы степи и в тайгу. И ночь прошла тихо, без тревог.

Теперь, подложив под головы седла, воины устраивались отдыхать, днем предстояло бодрствовать только личной охране начального князя да дозорам, что маячили на лесистых гривах вокруг стойбища. Наутро Иренек покидал это место, продолжая путь к Божьему озеру, к Июсам, надеясь не сегодня, так завтра встретить гонцов князца Абалака.