Василий Аксёнов - Малая Пречистая [litres]

– А-а, – говорю. – Нет у тебя лампочки, случайно, сороковки?

– Погляжу, – говорит. – Была где-то. Сороковка, нет ли, уж не помню. Знаю, что привозили мне ребята.

Оставил пилу дядя Саша, направился в другую комнату.

Вышел оттуда вскоре, подаёт мне лампочку.

– Вот, сороковка, как раз самая. Так-то не вижу, по размеру. Вроде и целая, не стряхнутая.

Взял я лампочку, посмотрел на свет.

– Целая вроде, – говорю.

– Ну и бери.

– Куплю, отдам.

– Отдашь дак отдашь. А не отдашь, дак и хрен с ей. Не последняя. Там, на шкапу, их у меня коробка полная. Есчё с советских-то времён… с достатошных.

– Спасибо.

– Спасибо в карман не нальёшь.

– Найдём другое чё – нальём.

– Да я шучу.

– Но не сегодня.

Ушёл домой.

Вкрутил во дворе лампочку. Проверил – светит. Теперь не спрятаться Чернухе.

Принёс из-под навеса лестницу. Поднялся на крышу сеней. Смотрю, лист шиферный, и точно, треснул. Менять его прямо сейчас, не менять ли? Ещё успею. Может, дождя больше не будет?

Поленница на улице. Стал дрова в ограду, под навес, перетаскивать.

Какая с города идёт машина, хорошо её отсюда видно. И как сворачивает – тоже. По Ялани долго едет. Ни одну, если следить-то, не пропустишь.

У Чеславлевых ругаются. Марью не слышно. Только Мишу. Кобель у них в ограде лает.

Дядя Саша, сложив руки на верхнюю жердь, на руки устроив подбородок, стоит у изгороди в своём огороднике. Слушает. Наблюдает.

Тётя Луша, громоздкая, как называл её отец мой, толстопятая, смотрю, взбирается на изгородь. Жерди под ней трещат. Как дядя Саша бы сказал: нешшадно.

– Сломашь, – говорит дядя Саша.

– Не сломаю, – говорит, запыхавшись, тётя Луша.

– Городить сама будешь… А ты куда?.. Не в космос собралась?

– Пойду, уйму их.

– Дак а тебе-то чё за дело? – спрашивает дядя Саша.

– Не порешили бы друг дружку… Кричит-то так, как заполошный, – отвечает, переводя дух, тётя Луша. – Греха какого бы не утворил… Десантик.

– Не первый раз, – говорит дядя Саша. – Еслив молчал бы… А раз кричит, значит, нормально. И не Десантик, а Десантник… сколько уж, глупой, повторяю.

Только взобралась на изгородь тётя Луша, одну ногу через верхнюю жердь перевалила, тут же и выстрел прозвучал. Набрал я в беремя дрова – так чуть не выронил – так неожиданно. Тут же, следом, и второй выстрел прогремел.

Грохнулась тётя Луша с изгороди на парник. Лежит, не шевелится.

Говорит дядя Саша, не меняя ни позы, ни выражения лица:

– Одну добыл, парень.

Выходит из ограды Миша. В руках ружьё держит.

– Довела! – говорит. Ружьё разомкнул, гильзы из него вынул, положил их в карман куртки. – Писклявое гестапо!

– Убил, чё ли? – спрашивает дядя Саша.

– А чё ещё мне оставалось? – говорит Миша. – Убил, конечно.

Тётя Луша подниматься было начала, но, услышав, наверное, то, что сказал Миша, опять, вижу, обмякла.

– Теперь посадят, – говорит дядя Саша. – Дострелялся.

– За чё? – удивляется Миша. – За кобеля?

– Дак ты не Марью застрелил, и не мою, а кобеля?

– Да кобеля! Какую Марью! Она меня, Пикулька, уж заела… Хлеб, дескать, здря кобель твой жрёт. С утра до вечера пишшит мне в ухо… Ведь на охоту, дескать, не хожу, всё и талдычит. Рука болит, кака охота!.. Перетрудилась – раз в сутки есть наладила собаке!

– Ну, мать честная, и придурки, – говорит дядя Саша. – Тьфу ты, зараза, напугал.

Поднялась тётя Луша с парника, ухватилась одной рукой за поясницу, другой – за голову. И говорит:

– Сразу давление подскочило. В избу пойду, лекарсва выпью… И валидолу… под язык-то… То аж в глазах вон потемнело.

– Лучше уж водки, – говорит дядя Саша. – Дома-то нет?

– Какая тебе водка!

– Не мне. Тебе. А мне-то чё… в парник не падал.

Ушла из огородника – не вижу тётю Лушу. В избе дверью, слышу, хлопнула.

Гриша Мунгалов. Остяк. Из вагончика своего выпал. Плашмя. Встал. Сначала – на четвереньки. Потом – на ноги. Высмотрел нас из-под ладони. Идёт в нашу сторону. На ногах-как на ободе. Кривые. Без спиц только.

Дом у него был, сгорел. Балок поставил рядом с пепелищем. В ём теперь проживат, как на заимке. Так сказал бы дядя Саша. Так иной раз и говорит: там, у яво, у Гришки, в зимовье, мол.

Пьяный Гриша. Месяц назад приобрёл в городе курточку. За десять рублей. По дешёвке. На радостях стал обмывать. Ну дык – удача-то такая. Вторую пенсию уже, до копейки, снёс Колотую. Тот, Колотуй-то, спиртом приторговывает. Не спирт – отрава. Деваться некуда, и пьют.

– Сё, – спрашивает Гриша, – за пальба? Или по-слысалось, приснилось? Во сне охотился как будто. На медведя.

– Но, – говорит дядя Саша. – На медведя… В штаны от страха-то не наложил?.. Медведь – шайтан, стрелять в яво нельзя… Хошь бы на белку. А то охотился он на медведя.

Глядит Гриша на Арынина – будто не узнаёт.

Миша уже в ограде скрылся.

– Десантник кобеля застрелил, – поясняет дядя Саша. – Оно и надо бы… кобель-то тот ещё – за курицами тока.

– Своёва? – спрашивает Гриша.

– А чьёва же? Ну не моёва ж.

– Еслив своёва-то, дык правильно. Давно следовало. Сыбко дряной был кобелиско, – говорит Гриша. – Пустокорм. Пустолай. Вот сапка выйдет из него путёвая. Как из ондатры.

– Ага. Из соболя, – говорит дядя Саша.

– Сносу не будет ей… и мастью модна. Секлетари, насяльство, носят.

Смотрит Гриша на дядю Сашу, признал его будто, и спрашивает:

– Арынин, как твоя фамилия?

– Арынин, – отвечает дядя Саша.

– А фамилия?

– Арынин, говорю тебе.

– Ну а фамилия?

– Да пошёл ты… привязался.

– Арынин, а Арынин, ты в Англии был?

– А кто меня там ждёт? Чё мне там делать? И я кого там не видал?

– Там наводнение. Людям помог бы… аглисянам.

– Да отвяжись ты… Прицепился. Вот уж заноза-то дак уж заноза.

– А выпить хос? – интересуется Гриша.

– Ачё, есь?

– А ты как думал! – говорит Гриша. – Я зэ куртоську купил тут выгодно, дык обмываю.

– Всем уж известно… во Вселенной.

– Серая. Савьётовая. Запасся на обмыв.

– Да ты яё уж месяц обмывать, она у тебя новее новой должна стать, – говорит дядя Саша.

– Не месяц. Два. Прозег её тут – гладить насял. Гладить-то взялся и уснул…

– Не мудрено… так дёшево досталась.

– Обслаг… Заплату уз поставил.

– А чё не в куртке-то? – спрашивает дядя Саша.

– Сохнет, – отвечает Гриша. – Постирал. Сол в ей, упал. От Колотуя.

– Упасть недолго… В такую сырось, уж и вовсе.

– Пойдём ко мне, – приглашает Гриша дядю Сашу. На меня после перевёл взгляд и говорит: – А ты, Серёга? Ты зэ ессо не обмывал.

– Нет, – говорю. – Работать надо.

– От работы кони дохнут, – говорит Гриша. Смеётся. Чайник так электрический вскипает: пых-пых. Зубов-то нет – кобыла выпердела. – Медведь пусть работает. У него сетыре лапы, а у нас две, и без когтёв. В одной руке долзна быть лозка, в другой – крузка. А по-другому – нет в зызни радости, тока – охота. Когда охотисся, и пить не надо. Я зэ остяк.