Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Отметки цензора нет. Значит, в канцелярии не побывало. Либо его прихватил кто-то из надзирателей, либо пронес какой-нибудь заключенный. Вариантов много. Но, может быть, легче определить, кто положил его вам на стол?

— Оно пришло с почтой. В обычном, адресованном мне лично конверте. Сегодня утром.

— А конверт? Он у вас с собой?

— Нет. Адрес напечатан на машинке. Это ничего не дает.

Оба задумались.

— Во всяком случае я займусь этим делом, — сказал Греве после паузы. — Свинью мне подложили очаровательную. Да, этот битком набитый дом, поверьте, сущий ад, бесподобное скопище лжи, недоброжелательства, измены, разврата, зависти. Здесь, — он мрачно усмехнулся, — «мы исправляем подверженных опасности».

— А вы перешлете письмо адресату?

— Конечно. Ведь оно попало ко мне целым и невредимым.

— Возможно, похититель снял копию.

— А зачем это ему? Какой смысл? Адресат — некто Георг Хеннинг на хуторе Бандеков. Впервые слышу.

— Какой-нибудь крестьянин, — предположил Гарайс.

— Наверняка. Итак, мне остается еще раз поблагодарить вас.

— У вас есть возможность быстро расквитаться со мной, господин Греве. Мне хотелось бы на минутку повидать некоего Тредупа, его доставили сегодня ночью в следственный изолятор.

Греве поморщился: — Вы знаете, господин бургомистр, это вне моих полномочий. Свидания с подследственными заключенными допускаются только по разрешению следователя.

— Тут переусердствовал один мой криминалист. Произошла досадная ошибка, которую я объясню Тредупу в двух словах. По-человечески мне очень жаль его. Жена и двое детей арестованного перепуганы до смерти.

Греве: — Почему бы вам не обратиться к следователю?

— Уговорить Раймерса уехать не входило в мои полномочия. Вручение этого письма тоже было вне моей компетенции.

— Понимаю. Понимаю. И очень вам благодарен.

— Это слова. А вы не фразер…

— Отнюдь. Но вы не представляете, какой шум поднялся из-за этой дурацкой бомбы, до самого Берлина. Мне пришлось очистить все камеры вокруг вашего Тредупа. Под его окном стоит часовой.

— Вы можете присутствовать при беседе, господин директор.

— Нет. Не уговаривайте. Я твердо решил. Это невозможно. Нет.

— Что ж, вынужден отказаться. Бедный Тредуп, ему придется пережить несколько неприятных дней… В таком случае, до свидания, господин директор.

— До свидания, господин бургомистр… Сожалею… Позвольте, я провожу вас до ворот.

— Не стоит беспокоиться, господин директор.

— Ну какое там беспокойство, господин бургомистр.

Вернувшись к себе в кабинет, бургомистр садится в кресло и задумывается. Он сидит неподвижно, подперев голову ладонями. В большом здании мертвая тишина, служебные часы давно кончились.

Он думает, думает. Желания, затруднения. В памяти возникают сцены минувшего дня: спор с Раймерсом, потом этот Греве. Он из верхов, из хорошей буржуазной семьи. Ему же, Гарайсу, пришлось пробиваться снизу. А тот, кто из низов, не должен быть щепетильным к грязи.

Бургомистр идет к стенному шкафу, открывает водопроводный кран и пускает воду в раковину. Струя льется долго-долго. Шум воды приятен, он действует усыпляюще, не надо больше думать.

Потом бургомистр выпивает стакан воды и принимается ходить взад-вперед по кабинету. И снова думает.

Он никогда не верил слепо в то, что цель оправдывает средства, сегодня же он почти готов усомниться в этом вообще.

Все равно, переучиваться поздно. И, что еще хуже: ему этого больше не хочется.

Он идет к телефону и берется за трубку. Но, не подняв ее с рычага, опять принимается шагать взад и вперед. Он ходит долго-долго. Небо за окнами стало прозрачно-зеленым, умолк птичий щебет в кронах деревьев. Наконец он берет трубку и называет номер.

— Говорит бургомистр… Пинкус из «Фольксцайтунг» здесь?.. Нет?.. Но он еще вернется?.. Хорошо. Скажите ему, что письмо можно печатать завтра… На первой полосе… Письмо… Да… Письмо, он знает… И пусть он зайдет ко мне домой, сегодня же… Хочу обсудить с ним оформление. — Бургомистр кладет трубку.

В его кабинете стало совсем темно.

Прошло воскресенье, и наступил понедельник, в Альтхольме тоже. Солнце взошло в 4 часа 14 минут, небо светло-голубое. День обещает выдаться хорошим, в Альтхольме тоже.

Для Штуффа понедельник плохой день, и не только этот понедельник — любой. Воскресенье всегда кончается раньше, чем следует, а сердце Штуффа уже не всегда справляется с пьянками. Тем не менее, в начале седьмого он уже плетется по Буршта, направляясь первым делом к вокзалу, чтобы купить там газету «Штеттинэр блеттэр», из которой он со своим «золингенским сотрудником» стрижет материал для спортивного раздела «Хроники»: работа ножницами.

«Надеюсь, чаша событий не переполнилась», — подумал он, отпирая дверь в «Хронику», и еще раз оглядывает Буршта. Улица почти безлюдна, свежим ранним утром она выглядит такой жалкой. Вывески на магазинах старые и обветшалые. «Будто все мы забыли умереть», — подумал Штуфф.

Гауптвахмистр полиции Маак идет от вокзала, наверное, с ночного дежурства. Штуфф машет ему рукой. Вдруг подкинет парочку новостей из воскресной ночи, на полколонки жирным шрифтом.

Но у Маака ничего нет. Все было тихо. Может, что в ратуше?

— Туда я пойду к десяти. Черт, как башка трещит! Что же будет сегодня с крестьянами, а?

— Ничего, — отвечает Маак. — Может, демонстрация и не состоится. Раймерса еще в пятницу вечером отправили в Штольпе.

— Это верно? Откуда ты знаешь? Кто отправил? Ваш боров?

— Точно, Катценштайн сам увез его в машине. А бургомистр в пятницу вечером был в тюрьме, знаю точно.

— Неплохо начинается неделька. Только подумаешь: наконец-то в Альтхольме хоть какое-то оживление по нынешним скромным временам, — как бургомистры разгоняют клиентуру. Что ж, для местной информации хватит.

— Но я тебе ее не давал.

— Не волнуйся. Я ж понимаю. Привет.

Маак бредет дальше по улице. Регулировщики еще не заступили на посты; кроме нескольких молочных фургонов, пока никакого движения. Он здорово устал и мечтает прежде всего добраться до постели, во-вторых, перед тем как лечь, выпить кофе со свежими булочками и медом, а в-третьих, успеть повидать детишек до того, как они уйдут в школу…

Войдя в редакцию, Штуфф испуганно вздрагивает: в их комнате сидит седоголовый румяный карлик, его шеф.

— Доброе утро, господин Шаббельт.

— К черту. Что с Тредупом?

— Посадили. Он якобы подложил бомбу губернатору.

— Бред. А что с крестьянами?

— Не состоится. В пятницу их главаря тайком отправили в Штольпе.

— Слушай-ка, магистрат отказывается давать нам объявления. Пишут, что это больше не выгодно, им надо экономить.