Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

Комиссар поклонился.

— Но все это лишь во вторую очередь. Самое же главное, чтобы вы… Вам известна позиция бургомистра Гарайса?

— Так точно, господин губернатор.

— Гарайс полагает, что крестьяне не планируют ничего опасного для государства. У меня иное мнение. Я предоставил в его распоряжение шупо, он отказался. С десяти часов две сотни шупо находятся в Грюнхофе.

— Понял, господин губернатор.

— Вы старый криминалист, господин Тунк. Вы много лет служили в политическом отделении.

Комиссар устремил на своего шефа взгляд, полный ожидания.

— Вы сумеете уловить, когда положение станет опасным. Государство, — слушайте внимательно, — государство пострадать не должно. Господин комиссар, вы отвечаете мне за то, чтобы шупо не бездействовали в Грюнхофе, если ситуация станет угрожающей.

— Слушаюсь, господин губернатор.

— Вы меня хорошо поняли?

— Я вас хорошо понял, господин губернатор.

— Ни с начальником полиции, ни с вашими коллегами в Альтхольме контакта не устанавливайте. Вы — мой специальный наблюдатель… Ну-с, господин асессор, часы теперь правильно идут?

— Так точно, господин губернатор.

И губернатор, приветливо улыбаясь: — Вы не находите, господин асессор, что наш комиссар в этой зеленой сермяге, сапогах с отворотами и шапчонке с кисточкой — колоритнейшая фигура? Почем яйца, хозяин?

И трое господ от души рассмеялись.

На Бандековском хуторе в это утро хозяин и гости поднялись рано. Все сидят у окна, распахнутого в сад; это небольшой, сделанный скорее для забавы крестьянский садик, в котором растут самшит, ягоды, ирисы и гвоздика. В середине стоит помост, крытый камышом, а на нем штук двадцать ульев в соломенной оплетке. Пчелы роем вьются у окна, привлеченные запахом яблочного повидла и сахарной свеклы.

— Звонко жужжат, — заметил крестьянин Ровер. — День, знать, погожий будет.

— Как бы не сглазить, — сказал Хеннинг. — Только этого нам недоставало для злополучной демонстрации.

— Какой может быть сглаз, коли пчёлы звонко гудят? — возразил Ровер.

— Мы что, — с раздражением сказал Падберг, — будем разглагольствовать о погоде, или все-таки выясним, пойдет сегодня Хеннинг с нами или нет?

Ровер: — Хеннинг пойдет.

И Редер: — Пойдет.

И Хеннинг: — Конечно, я понесу знамя.

И граф: — А кто же еще?

— Кажется, я в меньшинстве, — признал Падберг. — И все же хочу сказать: то, что вы собираетесь делать, — чушь несусветная. Чушь с самого начала. Если дойдет до драки, если польется кровь, крестьяне от нас отмежуются. Вы знаете, как подействовала первая неудачная бомба.

— Что будет драка, это возможно… — начал граф.

— Вот видите! — восторжествовал Падберг. — Редер, передайте-ка мне еще два яичка.

— …Но не из-за того, — продолжал граф, — что Хеннинг понесет знамя, а потому, что губернаторство нервничает. И вот что мои люди пронюхали: Хеннинг вне всяких подозрений, так как они сцапали Тиля и Тредупа.

— И вы этому верите?

— Я это знаю. Ведь нашим дорогим окаянным правителям ох как хочется, чтобы виноватыми в деле с бомбой оказались только не крестьяне, — иначе вся Германия навострит уши. Виновны авантюристы, никто кроме авантюристов! А стало быть, пока Хеннинг у нас, он вне подозрений.

— И к чему нам проливать кровь? — спросил крестьянин Ровер из Нипмерова. — Мы не собираемся биться.

— Вот именно, — поддержал его граф. — Мы не собираемся биться. Зачем же тогда бить нас?

— Я уверен, драки вообще не будет, — сказал Хеннинг. — Толстяк Гарайс слишком любит покой. Папаша Бентин из Альтхольма говорил мне, что Гарайс боится только одного: как бы чего не случилось.

— И вы ручаетесь за три тысячи крестьян! — усмехнулся Падберг. — Да трех смутьянов хватит, чтобы полилась кровь.

— Смутьянов мы отколотим, вот, — сказал Редер.

— Еще бы. Ну прямо дети! Мало ли чего может случиться непредвиденного, ведь вы не знаете.

— Ладно, кончайте каркать, Падберг.

— Как вам угодно. Как угодно. Я больше ничего не скажу. Я требую лишь, чтобы ты, Хеннинг, дал обещание, что пойдешь без оружия и не будешь оказывать никакого сопротивления.

— То есть как без оружия? Меня двинут в морду, а я утрусь?

— Именно так.

— Пусть лучше у меня руки и ноги отсохнут!

— На этот раз Падберг прав, — сказал граф. — Если у вас есть оружие, Хеннинг, сдайте его мне.

— И не подумаю.

— Ты должен дать обещание. Иначе останешься здесь.

— Эх, размазни, — сказал Хеннинг. — И хочется, и колется, и дядя не велит.

— Вам придется повиноваться.

— Ишь, с чего это вдруг? Кажется, здесь нет командиров.

— Именем «Крестьянства» требую от вас оружие, — сказал Редер.

Сунув руки в карманы, Хеннинг умолк.

— А зачем он вам, пистолет-то? — спросил крестьянин Ровер. — Ведь знамя большое, тяжелое. Вы что же, хотите бросить знамя и пулять?

— Верные слова, — заметил граф. — Знаменосец скорее погибнет, чем выпустит из рук знамя. Так что ваше оружие ни к чему.

— Ладно, держите, — и Хеннинг бросил пистолет на стол. — Но предупреждаю: если меня хоть один тронет пальцем, я проткну его древком насквозь.

— Именно поэтому мне хочется, чтобы ты дал слово.

— Теперь уж давать нечего.

— Ладно, оставьте. У него и со знаменем будет немало забот…

Они поехали. На всем пути вокруг царила тишина и спокойствие.

— Что-то народу не видать.

— Большинство приедет поездом.

— А у кого из крестьян есть автомашины?

— У многих. Но, выпимши, они боятся ехать домой.

Четверо засмеялись, один Хеннинг оставался мрачным. Но когда они проезжали через Грюнхоф, он задрожал, как наэлектризованный.

— Что? Шупо? Четыре машины! — И он с торжеством откинулся на спинку сиденья: — Видали? Сегодня они сделают из нас отбивные!

Его спутники тоже заволновались, но в конце концов граф рассудил: — Почему шупо поместили в Грюнхофе, а не в Альтхольме? Резерв. Предосторожность. Хорошо, что мы забрали у вас пистолет, Хеннинг, просто благодать. И вдобавок дайте мне слово, что вы не пустите в ход кулаки.

Бургомистр Гарайс сидит в своем кабинете. Настроение у него праздничное: завтра начинается отпуск, завтра он отплывает пароходом к Нордкапу. А сегодня…

— Демонстрация провалится. Я только что разговаривал по телефону с аграрным советником, с этим Файнбубе, он в отчаянии, что Раймерса увезли.

— Но крестьяне не знают этого, — замечает Фрерксен.

— Так узнают. «Фольксцайтунг» и «Нахрихтен» сообщат.

— Остается еще «Хроника», а она выходит раньше их, и крестьяне читают ее куда охотнее.

— Я поговорю со Штуффом. Думаю, его удастся уговорить.

— Штуфф опасный человек.

— Да ну, просто вы его не перевариваете за то, что он раза два куснул вас.