Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Будем лавировать, — утешает главный редактор. — От случая к случаю. Предоставьте это мне. У меня есть чутье. Я не споткнусь. А против Нидердаля выступим сегодня на первой полосе — я разузнаю, почему он уехал. Если из страха ответственности, то ему достанется!

— Справьтесь у Штуффа. Он знает все.

— У Штуффа?.. Да он далеко не все знает.

— Говорю вам, у Штуффа.

— Вы имеете в виду Штуффа из «Хроники»?

— Да.

— Но, господин Гебхардт!

— Штуфф с сегодняшнего дня мой служащий.

— Ваш?.. Вот как?..

— Вчера вечером «Хроника» перешла в мое владение.

Гранки разлетаются по полу. Хайнсиус воздевает руки, его вечно покрасневшие глаза устремляются вверх.

— Господин Гебхардт! Господин Гебхардт! Наконец я дожил до этого! Конкурент побежден. Штуфф — наш служащий! Господин Гебхардт! Благодарю вас. Благодарю. Наш служащий Штуфф… — Он снова и снова пожимает шефу руку.

— Но это тайна, господин Хайнсиус. Публика пока ничего не должна знать. Иначе можно повредить сбыту «Хроники», которая, как вы понимаете, останется строго правой.

— Тайна? Жаль… Что ж, можно будет хотя бы давать Штуффу распоряжения. Его материал мы теперь имеем право использовать. Он же выходит на два часа раньше… С сегодняшнего дня начну его регулярно вырезать… И будем ставить впереди. Во всех сомнительных случаях…

В пылу восторга Хайнсиус предается мечтам: — Я ему припомню, Штуффу, что на последней осенней ярмарке он скупил двести экземпляров моего романа «Немецкая кровь и немецкая нужда» и продал их оптом за гроши.

Гебхардт покашливает: — Не будем, однако, забывать существа дела. Вы теперь коллеги и прежде всего обязаны заботиться о выгоде предприятия.

— Ваша выгода само собой разумеется, господин Гебхардт. Я принимаю в расчет только деловые соображения. Вот увидите, какой новый расцвет ожидает теперь «Нахрихтен».

— Сообщите об этом также Блёккеру, сугубо конфиденциально. Кстати, почему Блёккер не пришел? Что-то он редковато ко мне заходит. А я хотел бы видеть своих сотрудников ежедневно.

— Не знаю. Кажется, у него посетитель. Знаете, господин Гебхардт, пожалуй, ему не стоит все вечера проводить в своем певческом клубе. У редактора газеты не должно быть частной жизни.

— Блёккер сегодня наверняка где-нибудь увидит Штуффа. Пусть скажет, что я жду его к восьми. Штуфф сам догадается зачем. И пусть пройдет черным ходом, чтобы никто не заметил.

— Слушаюсь, господин Гебхардт.

— А от статьи против обер-бургомистра сегодня воздержитесь. Подождем-ка подтверждения.

— Я наведу справки.

— Хорошо. Теперь позовите ко мне Траутмана.

— Послушайте, Траутман, — обращается шеф к вошедшему. — Вы ввели меня в газетное дело. Вы были моим советником с первого дня. Только что эта сплетница Хайнсиус сообщил, будто обер-бургомистр сказал про меня, что я останусь маленьким человечком, даже если захочу стать в сто раз больше. Как нам разделаться с обером?

— Непременно разделаемся. Но кому он это мог сказать? Ведь Хайнсиусу не во всем можно верить.

Когда Штуфф около половины двенадцатого вышел из ратуши на Рыночную площадь, она уже не выглядела, как обычно в этот предполуденный час, малооживленной, с редкими прохожими и двумя-тремя автомашинами, спешно пересекавшими Альтхольм по пути из Штеттина в Штольпе.

Повсюду группами стояли люди, и по одежде, степенным тяжеловатым движениям и медлительной речи любому видно, что это крестьяне, уже не говоря о Штуффе, который мог бы многих из них окликнуть по имени.

Но у него сейчас нет желания с кем-либо заговаривать, он устал, ему опостылел весь свет, его тошнит от заверений в дружбе, которыми он только что обменялся с жирным льстецом Гарайсом. Ему хочется сейчас в темный уголок, где-нибудь у тетушки Лизхен, хочется пива, водки, забвения.

Ковыляя по улице, Штуфф размышляет: «Пожалуй, все-таки погляжу демонстрацию. Мало ли что… Начнется она в три, значит, еще есть четыре часа. Выпить вполне успею… А вот и „Балтийское кино“, какой-то новый фильм, взгляну-ка на витрину, надо будет сочинить рецензию строк на восемнадцать».

Перед витриной со снимками он замечает знакомую фигуру.

— Блёккер, ты чего тут торчишь? Небось тоже не посмотрел вчера фильм, старый пройдоха?

Коллеги-соперники из «Хроники» и «Нахрихтен» трясут друг другу руки.

Могут враждовать между собой газеты, могут оплевывать друг друга владельцы газет, и ненавидеть — главные редакторы; дружба между репортерами местной хроники нерушима. Они обмениваются новостями, утаивая «самое новенькое», выручают коллегу: «Сходи за меня в суд присяжных»… «Отдай мне пожар в Юлиусруэ»…

— А ты из уголовки? Что новенького?

— Взлом на даче. Драка в трактире Крюгера. Во дворе торгового дома пьяный с разбитой головой. Бери, так и быть. А у тебя?

— На шоссе у Штольпе столкнулись две машины.

— Убитые есть?

— Нет.

— Ерунда. А раненые?

— Двое тяжело.

— Здешние?

— Нет, штеттинцы.

— Не годится. Но все равно, отдай мне.

— Строк десять сделаешь.

— Пять, не больше… Ну, а как насчет крестьян, что-нибудь даете?

Репортер «Нахрихтен» щурится: — Крестьян? Да нет, спасибо. Не интересует. Ничего у них не выйдет.

— Я тоже так думаю. Человек пятьсот соберется, самое большее.

— Триста.

— Может, и так. Не пойду я туда к трем часам, — заявляет Штуфф.

— К трем? Ты спятил. В три я пойду спать.

— Ну да? Я тоже.

— Так как? — спрашивает Блёккер. — Выпьем? Я угощаю.

— Угощаешь? Утром? Ты не заболел, старина?

— Жарко, пить хочется.

— Забавно. Забавный сегодня день. Ладно, что захочешь, то и расскажешь.

— Нет, Штуфф, не сюда. Здесь полно крестьян. Пойдем в кабачок Крюгера. Там прохладно, тихо, и он расскажет нам о драке.

Они молча идут дальше. Блёккер мается, не зная, как сообщить Штуффу, что его вызывает Гебхардт.

— Эй, папаша Бентин, кого ищешь? — окликает Штуфф плешивого крестьянина.

— Здорово, Штуфф. Ты не видал Ровера из Нипмерова?

— Понятия не имею. Крестьян тут полным-полно. А что? Передать ему что-нибудь, если увижу?

— Да ведь я пообещал бургомистру, что нынче приду к нему с вожаками. И вот никак не сыщу Ровера.

— К бургомистру? Чего вам, крестьянам, надо у этого красного?

— Гарайс неплохой мужик, хоть и красный. Надобно вот сыскать Ровера.

— Ладно, папаша Бентин, увижу — скажу, что ты его искал.

— Спасибо, Штуфф. Ты приходи днем, послушай, как наши говорить будут. Налоговой управе и властям крепко достанется.

— А как же, на первой странице про вас напечатаю! — с насмешкой отвечает Штуфф. — Хлебопашцы! Пошли, Блёккер.

И они входят в заведение Крюгера.

В семи километрах от рыбацкой деревни Штольпермюнде стоит одинокая усадьба под названием Штольпермюнде. Отвратительная песчаная дорога тянется через дюны и заболоченные луга, на которых больше камыша и хвоща, чем травы. Здесь хозяйничают чайки и дикие кролики. Вряд ли найдется что-нибудь более заброшенное и захолустное, чем усадьба Штольпермюнде.