Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Все пойдем за тобой. Примем твои предложения.

— О боже, — вздыхает бургомистр. — Какая ценная награда! А что вам еще остается? Одно не вышло, значит, надо браться за другое.

— А всего ты все же не знаешь, — многозначительно говорит Манцов.

— Чего же?

— Не знаешь о телеграммах и о депутации, которая отправится завтра утром, тоже не знаешь.

— Подумаешь, какая важность! Ну и что там? Опять мириться хотите?

— Не задавайся, бургомистр! Значит, если я тебе обо всем расскажу, если нарушу данный мною строжайший обет молчания, ты позаботишься, чтобы газеты прикусили язык?

— За альтхольмские ручаюсь. С другими — увы — бессилен.

— Хорошо. Значит, решено?.. Так вот: когда наши сегодня утром узнали, что с примирением ничего не вышло и бойкот продолжается, все запаниковали. Дабы их успокоить, всевозможные организации завалили губернатора Тембориуса телеграммами: мол, просим содействия, ускорить расследование, наказать виновных. А завтра к Тембориусу отправится депутация и распишет ему, до чего этот бойкот скверный, ибо ты же повсюду рассказываешь, что он абсолютно неэффективен.

— Так. И ты, конечно, едешь с ними?

— Естественно. И даже главным оратором.

— Зачем же ты явился сюда?

— Сказать, что мы принимаем твои предложения, те самые. И согласны объявить бойкоту бойкот.

Бургомистр помрачнел как туча, рассвирепел как бык. Манцову было позволено лишь учтиво отвечать, и больше ничего. Он бросал на разъяренного колосса робкие, торопливые взгляды, но только украдкой, стараясь не встретиться с ним глазами, полный страха перед окончательным взрывом.

И взрыв произошел, но не такой, какой ожидался. Бургомистр разрядил свою злость и напряжение в гомерическом хохоте.

— Безмозглые пропойцы! — загремел он. — И нашим и вашим! Идиоты! С одной стороны, принимают мои предложения, с другой стороны, едут к губернатору и требуют, чтобы меня наказали! Бараны!

— Кто сказал, что тебя? — серьезно осведомился Манцов. — Наказали виновных.

— Кончай, Франц, хватит! Вашим юмором я сыт по горло. Итак, намерены ли вы сражаться — до поры до времени — на моей стороне? Эффективность бойкота не признаете? Крестьян на рынке бойкотируете? О двадцать шестом июля молчите?

— Да. Решено.

— Хорошо. Очень хорошо. Тогда, Франц, желаю вам завтра успеха в Штольпе. К сожалению, я не смогу туда поехать. Мне надо в Штеттин, уладить насчет Блосской плотины. Послезавтра ты вернешься и расскажешь. Пока.

— Пока, бургомистр.

Толстый Гарайс, не мигая, смотрит перед собой. Его первое ощущение: все сложилось так нелепо, идиотски, что руки опускаются. Ну зачем я влез в эту историю? Забросил из-за нее всю работу? Такой же дурак, как они.

И предчувствие: это не кончится добром. Не может кончиться.

В-третьих, он сознает: надо действовать. Идти только вперед, не отступая и, в частности, не приносить в жертву Фрерксена. Сейчас же вызвать асессора Штайна. Действовать надо быстро, очень быстро.

А есть ли смысл? Все равно плохо кончится. Нет, действовать надо.

Он нажимает на кнопку звонка.

— Пошлите ко мне асессора Штайна. Зайдете ко мне вместе.

— Вот что, ребятки, — говорит бургомистр, когда оба вошли. — Дела разворачиваются вовсю. Я сейчас еду в Берлин к министру. Они натравливают на нас Тембориуса, а я натравлю на него министра. Официально я в Штольпе, по делам запруды. Доеду на машине до Штеттина. Вернусь завтра к вечеру. Штайн, увертывайтесь, изворачивайтесь, выкручивайтесь. Поняли? И еще: Пикбуш, этот пролаза Тредуп занесет письмо. Поблагодарите его. И смотрите, чтобы оно не пропало. Лучше держите письмо при себе. Застать бы министра! Штайн, передайте Фрерксену, чтобы меньше показывался на улице. Будьте здоровы, ребятки, всего хорошего!

Тяжело сопя, он выходит в коридор.

— Ты что, не собираешься сегодня обедать? — спрашивает Венк Тредупа, который бесцельно слоняется по редакции.

— Жду Штуффа, мне надо с ним поговорить.

— Он же сегодня в участковом суде. Раньше четырех не придет.

— Тогда позвонит. Он знает, что я жду, — врет Тредуп и снова бредет из редакции к наборщикам, оттуда в печатный цех, где из ротационной машины выходят первые экземпляры «Хроники».

Он выхватывает один экземпляр себе, другой для Венка и возвращается в редакционную комнату.

— Держи. Свеженькая.

Самому Тредупу не читается. Опустив газету, он спрашивает: — Слушай, Венк, все-таки какая цифра в нашем свидетельстве: семь тысяч или семь тысяч двести?

— Семь тысяч сто шестьдесят. А зачем тебе?

— Да Фритце из универмага собирается заказать рекламное приложение, ну и справляется о точном тираже. Ты уверен в цифре?

— Абсолютно. Семь тысяч сто шестьдесят.

Пауза. Венк погружается в газету. Тредуп напряженно думает. Время от времени он косится на сейф, где лежит свидетельство. В замке торчит ключ, каких-то пять шагов, но он недосягаем. А бургомистр ждет.

— Вообще-то, Венк, чертовски это мутное дело с нашим свидетельством. Как ни крути, прямой обман. А Гебхардт говорил, чтобы мы им и дальше пользовались?

— Конечно, говорил.

— Кто-нибудь был из вас, когда он это сказал?

— Нет.

— Представляешь, если выплывет, что это вранье? Нас — тебя или меня — потащат в суд, и ты думаешь, Гебхардт поднимет руку и поклянется, что он сам велел нам врать?

— Почему это должно выплыть? Тираж действительно около семи тысяч.

— Ну уж. Счетчик ротационной машины показывает совсем другое.

— Не болтай. Счетчик уже полгода как сломан.

— А расход бумаги? По нему и тираж можно подсчитать.

— Да кто будет считать, сколько у нас ушло бумаги? Даже мне это не под силу. Мастер машинного цеха предупреждает, когда пошел последний рулон, и я заказываю следующую партию.

— Ну, а как с приложениями? Если нам закажут какой-нибудь проспект, да семь тысяч двести штук, куда девать остаток?

— Пойдет на растопку в плавильную печь, дешево, и под рукой. Слушай, дай мне наконец спокойно дочитать газету.

— Но ведь это ж чистое надувательство!

— Еще бы. А ты, паинька, никого не надувал? Ну что ж, валяй, возмущайся.

— Но ты слыхал, что «Хроника» закрывается?

— Бред, я бы это знал.

— Что нас всех уволят по сокращению?

— Вздор. Стал бы Гебхардт тратиться и покупать газету, если бы собирался тут же ее прикрыть.

— Но ведь он избавился от конкурента.

— Если он закроет «Хронику», появится кто-нибудь другой и начнет выпускать новый листок. От конкуренции не избавишься.

— Интересно, покупал ли Гебхардт «Хронику» согласно свидетельству, или же он знал истинное число подписчиков?

— Спроси его самого. — И Венк перевернул страницу.

— Мне кажется, что наше свидетельство не подлинное. Просто копия без подписи.