Ганс Фаллада - Крестьяне, бонзы и бомбы

— Непосильно это.

— Слышал, что я сказал? Скосить! Все! Начисто! — яростно кричит отец, стуча палкой о землю. — Идешь или нет? Мы у тебя отобьем охоту шататься ночами по бабам. Непосильно ему! Нечего силы на бабье растрачивать, они здесь нужны! Давай, давай, шагом марш!

— Ступай уж, Франц, — говорит мать.

— Да не управлюсь я один, — медлит Франц. Отец лежит на земле, ему опять дурно. — Пускай Минна тоже пойдет, сгребать будет.

— Иди с ним, Минна, — говорит мать.

Оба направляются в сторону лесной опушки. Отец, очнувшись, смотрит им вслед.

— Поди сюда, — говорит он жене.

Та подходит.

— Присядь-ка.

Жена опускается на корточки.

— Деньги все целы? — шепчет он.

— Все, — отвечает она.

— Врешь, — зло говорит он. — Пятнадцати марок не хватает. Я был там поутру.

— Я их взяла на лекарство, — быстро говорит она.

— Врешь, — говорит он. — Франц их стащил.

— Франц не ворует, — говорит она.

— Ворует. Если поймаю его у захоронки, башку проломлю.

— Франц не крадет, — упорствует она.

— Врете все вы, врете, — говорит он. — Дай вот только окрепнуть. Всем вам покажу. И альтхольмцам тоже. Дождетесь у меня. — С трудом поднявшись, Банц ковыляет домой.

Вечному ассистенту сыскной полиции Пардуцке поручили допросить подследственного заключенного Хеннинга.

— И как им это не надоест, — ворчит он, собираясь в путь.

— «Дело» не берешь? — спрашивает его коллега, секретарь сыскной полиции Беринг.

— Нет, не беру… А куда девались сигареты?

— В шкафу, кажется, еще есть… Думаешь, он клюнет на табак?

— Мелкие презенты поддерживают дружбу, — говорит Пардуцке и, запихнув в карман стоштучную коробку сигарет, уходит.

В больнице он обнаруживает, — и не впервые, — что надзиратель, который стережет Хеннинга, сидит не в коридоре у дверей, как положено, а в палате арестованного. Однако «кровавый пес» Пардуцке, в виде исключения, не дает нагоняя провинившемуся, а лишь командует: — Марш отсюда, Грун. Я пришел по служебному делу.

— Не заносись, не заносись, — желтая бородка Груна сердито затряслась. — Какая там еще может быть служба в этой республике!

— Здесь есть одна блондинка, — говорит Хеннинг, дружески улыбаясь Груну, — медсестра по имени Элли, которая вам понравится, а мне уже поднадоела. Девочка чертовски хороша.

— Бабье! — презрительно цедит Грун. — И у кого они в голове! У героев! Кусок бабьего мяса, а мыслей сроду не бывало.

— Объясни-ка это Элли, — говорит Пардуцке, выпроваживая надзирателя за дверь. — Нам ты больше не нужен.

Хеннинг садится у окна. Выглядит он вполне здоровым и бодрым, и лишь рука на перевязи еще свидетельствует о том, что перед нами «прославленный калека».

— Присаживайтесь, Пардуцке. Значит, опять собираетесь меня допрашивать?

— Собираюсь. Должен. Вот сигареты. — С хмурым видом он кладет на стол стоштучную пачку.

Хеннинг разглядывает надпись на пачке: «Брак. Продаже не подлежит…»

— Скажите, а почему это уголовная полиция во всех немецких городах угощает, будто сговорившись, только бракованными сигаретами?

— Стало быть, вы все-таки имели дело с уголовкой и в других немецких городах?.. Ну ладно, я ничего не слышал, допрос еще не начался… Почему бракованные? Господи, ну надо же табачным фабрикам куда-то девать свой брак. Вот они и жертвуют его полиции как приманку для жуликов.

— Спасибо, — говорит Хеннинг. — Пожалуй, спрячьте их обратно. У меня сигарет полный шкаф.

Пардуцке достает из кармана служебный блокнот.

— Приступаю к допросу, господин Хеннинг.

— Во-первых, как положено, я требую, чтобы мое дело вел следователь.

— Советую подать заявление… Итак, сегодня поручено мне допросить вас…

Хеннинг, монотонно: — Заявляю протест против того, что предварительное расследование ведется полицией. Я дам показания только судебному следователю. Давать показания полиции отказываюсь.

— Аминь, — говорит Пардуцке. — И не надоело вам, господин Хеннинг?

— Наш долг никогда не может нам надоесть, — назидательно отвечает Хеннинг.

— Перехожу к допросу. — Пардуцке заглядывает в записи.

— Еще раз предупреждаю, — говорит Хеннинг, — что никаких показаний давать не буду.

— Скажите, — спрашивает Пардуцке и смотрит, моргая, поверх пенсне с черной дужкой, — Георг Хеннинг — ваши настоящие имя и фамилия?

— Господи, — Хеннинг даже обрадовался, — наконец-то сменили пластинку после бесконечного двадцать шестого июля… Впрочем, показаний не даю.

— А вы не носили прежде таких имен: Георг Хансен, лейтенант Парсенов, старший лейтенант Хингст?

— Смотрите-ка, смотрите-ка, — чело Хеннинга мрачнеет, — вот это да… Отказываюсь давать показания.

— Вы не были в Прибалтике в отряде «Гамбург»? [22] Отряд «Гамбург» — одно из путчистских формирований.

— Отказываюсь…

— А в бригаде Эрхардта [23] Бригада Эрхардта — морская бригада рейхсвера, принимавшая участие в реакционном капповском путче (март 1920 г.), направленном против Веймарской республики. не состояли?

— Отказываюсь…

— Вы не числились в гвардейской конно-стрелковой дивизии и не были при штабе в отеле «Эдем»? [24] Отель «Эдем» — отель в Берлине, где размещался штаб контрреволюционной дивизии, офицеры которой злодейски убили Карла Либкнехта и Розу Люксембург (январь 1919 г.).

— Отказываюсь…

— Вы не участвовали в налете на казарму рейхсвера в Гемюндене?

— Отказываюсь…

— Откуда у вас средства к существованию?

— Отказываюсь…

— Назовите крестьян, которым вы за последние полгода продали машины.

— Отказываюсь давать показания.

— Где вы находились в то время, когда делали флаг «Крестьянства»?

— Отказываюсь…

— Кто снабдил вас материалом для изготовления флага?

— Кто?.. Что?.. Откуда?.. Почему?.. Когда?.. Отказываюсь… Отказываюсь… Отказываюсь…

— Так-с, на сегодня все. Будете подписывать протокол, фиксирующий, что вы отказались давать показания?

— Подписывать отказываюсь.

— Ставим точку, господин Хеннинг.

— Точку… точку… Допрос окончен?

— Окончен.

— Сегодня сделали все возможное?

— Да. Только это был бой при отходе.

— При отходе?

— Думаю, что больше я к вам не приду.

— А кто придет вместо вас?

— Никто.

— То есть?..

— То, что вы думаете.

— Но это же невозможно.

— Теперь все возможно.

— Ну а примерно когда?

— Еще дня два-три.

— И наверняка?

— Насколько может судить такая мелкая сошка, как я, — наверняка.

— Ну, тогда прощайте.

— Прощайте, господин Хеннинг.

— До свидания.

— До свидания на процессе.

— Значит, все-таки он состоится?

— Конечно. Почему бы ему не состояться?

— В самом деле. Почему бы и нет?.. Но это точно, Пардуцке? Иначе… в общем, охрана здесь не очень-то строгая.