Дмитрий Горчев - Придурки [litres]

И при этом Человечеству важен не результат, а сам процесс. Ему, в принципе, похуй: милиционер поколотит в дверь сапогами и уйдёт по другим своим важным делам. И никто вас не расстреляет, если вы не пойдёте проголосовать за мужчину, не осудит даже. И коммунальные услуги, заплатите вы за них или не заплатите, будут предоставляться вам всё так же неисправно. И сосед вроде бы и вгрызся уже совсем в стену, но выпил пива да и ушёл в запой на две недели.

Но зато если вам самому вдруг что-то понадобится от Человечества, то хуй вы его где найдёте. Потому что у Человечества в этом случае занято, потом не отвечает, а потом сразу опять занято. И вообще оно временно недосягаемо, дверь у него на замке, в жакте темно, милиция на выезде, а слесаря все пьяные.

Ибо нас много, а оно одно – всем не угодишь. У него и так все силы и время уходят на то, чтобы нам о себе напоминать, чтобы мы ни единой минуты не чувствовали себя одинокими. А нахуя нам это нужно – такого вопроса даже никто и не спрашивает, потому что и так всем ясно, что самое большое несчастье в жизни – это Одиночество.

За долгие годы своей в основном бессмысленной жизни я приобрёл тем не менее множество удивительных умений и знаний.

Например, я могу выпиливать лобзиком, знаю четыре куплета песни Гаудеамус на латинском языке и умею ругаться матом по-грузински. Кроме того, я знаю устав караульной службы, умею хорошо наматывать портянки и помню, как пройти к космодрому Плесецк, минуя КПП. Мне известно, к какой группе относится верхнелужицкий язык, и знаю практически всё о скандинавских заимствованиях в английском языке. Также я могу с трудом ходить на лыжах, взять несложный интеграл и оштукатурить небольшую стену. Я знаю, как выявить курицу, желающую стать наседкой, и умею пилить один двуручной пилой. И это ещё не всё: дополнительно к этому я знаю, зачем звенит букса, чем занимается андерайтер, сколько разведано запасов нефти в Охотском море и как приготовить пиздопар.

Удивительно, что, несмотря на такое количество волшебных умений и знаний, я совершенно не могу освоить несколько простейших действий, доступных любому идиоту, – например, разговаривать по телефону, водить автомобиль и не пиздеть, когда не спрашивают.

Когда ты произвёл на свет количество говна, превышающее массу твоего тела ровно в пятнадцать тысяч раз, когда ты выделил из себя столько спермы, сколько необходимо для воспроизводства всех когда-либо живших людей, когда ты уже совершил все подлости, за которые пока ещё не сажают в тюрьму, съел всё то, что можно съесть и не отравиться, и выпил всё то, что можно выпить и умереть, тогда это обычно означает, что ты в конце концов стал окончательно взрослым человеком. И все открытия, которые ты сделаешь с этого момента, они все будут неприятные. И количество дёгтя на дне твоей души уже именно такое, чтобы подниматься со дна при любых этой души движениях.

И тогда немедленно нужно менять всё: имя, фамилию, цвет глаз и форму носа. Нет, пол менять не нужно, будет ещё хуже. Но стать наконец лысым, толстым, мусульманином, евреем, людоедом, космонавтом, пиар-менеджером, директором спичечной фабрики, обосраться каким крутым, хозяйственным, бескорыстным, красивым, ну, в общем, кем угодно, лишь бы не собой.

Алексей Алексеевич был человек не очень выдающихся способностей, но зато с большим трудолюбием. Таких людей всегда ценят при любом общественном устройстве. По должности их, конечно, не продвигают, но зато любое учреждение без них – не совсем настоящее учреждение, а что-то вроде «фирмы с молодым динамичным коллективом», каковая, заграбастав деньги от спонсора (спонсоров нынче много, и все идиоты – на любую дрянь деньги дают), немедленно закупает самые дорогие компьютеры с самыми большими экранами, какие только бывают, нанимает в штат молодых людей с бегающими глазами и множеством бизнес-решений в голове, неприступных барышень в обтягивающих одеждах и дорогом нижнем белье и вскоре скоропостижно кончается апоплексическим ударом аккурат наутро после очередной корпоративной вечеринки.

Солидное же учреждение – оно не такое, оно на века. И потому непременно должно иметь в штате вот такого Алексея Алексеевича. Он бесшумно сидит за столом в углу перед выключенным компьютером, которым все равно не умеет пользоваться, и скрупулёзнейшим образом заполняет самым мелким почерком неведомую Ведомость в пять метров длиной и полтора шириной.

И всякому посетителю, которому случится зайти в это учреждение, приятно видеть Алексея Алексеевича. По настоящему практический человек, он, что ни говори, не очень доверяет всем этим компьютерам. Хорошо, конечно, что прогресс и всё такое, но, во-первых, непонятно, как оно работает: байты эти, килобайты, не пощупаешь их и не понюхаешь. А во-вторых, там вирусы сплошные, хакеры-шмакеры – щёлкнуло что-то, вот и плакали твои денежки. Нет, бумажка – она всегда бумажка, особенно если в двух экземплярах.

Алексей Алексеевич свою работу любил и ни разу в жизни не сделал в своей Ведомости ни единой ошибки, чем заслуженно гордился. Молодые сотрудники учреждения любили Алексея Алексеевича от всего сердца, но по-своему – по-молодёжному и поэтому иногда над ним подшучивали: бывало, вызовет Алексея Алексеевича к себе начальство, а они тем временем пририсуют ему в Ведомости нолик к какому-нибудь важному показателю или запятую где-нибудь поставят не в том месте. Но ни разу у них такой фокус не прошёл: прежде чем снова засесть за свою Ведомость, Алексей Алексеевич внимательнейшим образом читал её с самого начала и только потом принимался за дальнейшую работу. Поэтому он всегда обязательно замечал такие проделки.

– Ну что же вы?! – говорил он шутникам. – Это же не фитюлька какая-нибудь! Это же документ !

И видно было по нему, что он действительно огорчён и обижен. Шутники вешали головы и разводили руками:

– Вы уж извините нас, Алексей Алексеевич, – это мы не со зла. Это мы пошутить хотели.

– Конечно, не со зла, – отвечал им Алексей Алексеевич строго, – а от глупости. Молодые ещё – не знаете, что такое документ. Ничего, вот поживёте с моё – узнаете.

Впрочем, долго он ни на кого не сердился и никогда не жаловался на шутников вышестоящему начальству.

А назавтра всё повторялось сызнова. Потом шутники сами уходили в вышестоящее начальство и на их место приходили новые, и так всё шло потихоньку и шло. Жизнь, она ведь не стоит на месте, а всё идёт куда-то, идёт. Чаще мимо, но иногда и вместе с нами – это уж кому как повезёт.