Тоомас Винт - Остановка в городе: Рассказы и повесть

Еще до драки я с кружкой пива продвинулся к выходу, откуда мог спокойно наблюдать это зрелище, по-моему, Эйнар все время находился рядом со мной и я даже не успел уловить, в какой момент он с молниеносной быстротой очутился возле парня и заломил ему руки за спину.

В конце концов, когда парень был передан местным и вызвана милиция, а мы, в ожидании автобуса, сидели на траве, Эйнар спросил меня, как все это произошло. Сперва я не понял, о чем он, затем сообразил, что он спрашивает меня про ту новогоднюю ночь. И я рассказал, стараясь подчеркнуть, что сейчас все это меня уже не волнует, и, когда дошел до мизансцены у заснеженного пня, то от души расхохотался. Я чувствовал, что смех приносит мне освобождение, что только теперь я преодолел все, что было, и я восхищался Эйнаром и хотел, чтобы мы снова были настоящими друзьями.

— Перестань смеяться! — крикнул он с неожиданной злостью.

Подошел автобус, там как раз оказалось два свободных места, но порознь. Так что по пути домой нам уже не довелось поговорить.

Неделю спустя, в парке у Морского бульвара, я снова встретил Кристину и она сказала мне, что Эйнара постигла трагическая участь. Ложась спать, он забыл закрыть газ.

Нет, не говори больше ничего …

Не говори ничего. Я верю тебе, что завтра утром рано… ну пусть они наши хорошие друзья, но зачем же всегда вместе… конечно, ты понимаешь это, и не говори никому, не говори ничего, потому что завтра утром рано мы никого не возьмем с собой, потому что утром рано…

Мы отправимся вдвоем, пока солнце не расплескало по стенам домов свои первые золотисто-розовые лучи, пока под плотным пологом тумана дремлют луга и все еще только пробуждается к жизни, как ранней весной; на деревьях лопаются почки, слетаются птицы, в сердце благодатное чувство свободы… трава еще мокрая от росы, и так чудесно ступать по этой скользкой траве: прохлада струится по ногам вверх и все точь-в-точь, как в тот раз после дождя. Помнишь, как после того дождя мы лежали под навесом, и все вокруг было сплошной огромной лужей, неподвижную поверхность которой усеивали желтые точечки, их было много-много, казалось, будто на воду наброшено желтое покрывало, я спросила, откуда они взялись, но ты не знал, и ответил, что это неважно, что мы, как котята, укрывшиеся от дождя под навесом, что нам и так хорошо, очень хорошо, и не надо ничего знать. Ты рассмеялся, дождь кончился, и внезапно невесть откуда к луже сбежалась ватага ребятишек …

Не сердись, если я разбужу тебя до рассвета, нежно поглажу твои волосы, ласково встряхну тебя за плечо, не сердись и не ворчи, ведь сегодня выходной и тебе не надо торопиться на работу, но ты притворяешься, будто спишь, будто ничего не знаешь, делаешь вид, что все забыл. На самом деле ты ничего не забыл, просто ты хочешь полежать еще несколько минут с закрытыми глазами — ну и полежи, а я расскажу тебе, куда и зачем мы пойдем; и ты услышишь про озеро и про рыб. И когда ты услышишь про озеро и про рыб, ты откроешь глаза, вскочишь и начнешь с нарочитой поспешностью искать нужные тебе для работы книги, а я спокойно повторю, что ничего этого не надо, что сегодня выходной и на работу идти не надо, и тогда ты все вспомнишь и легко поцелуешь меня в затылок. Теперь и тебе уже невтерпеж, ты берешь приготовленный с вечера рюкзак и удочки, ты уже не усталый и не слабый, ты торопишь меня, и мы идем …

На тебе светлая рубашка, я иду следом за тобой и вижу твои широкие покачивающиеся в такт шагам плечи, я горда, я бесконечно горда, ты даже представить себе не можешь, как я люблю тебя уже только за то, что ждет нас нынешним утром. Уже ради одного этого стоит жить, все остальное как будто не имеет смысла, я иду за тобой — ты и не представляешь, как я люблю тебя, я знаю, любить — это не просто наслаждаться каким-то мигом, это скорее похоже на мучительное счастье, вечно длящееся счастье или муку — для нас это счастье, нельзя думать о несчастье. В такие минуты мне хочется, чтобы все были счастливы, мне хочется связать всех людей длинным-предлинным серпантином счастья, это такая бесконечная радость — снова и снова любить, подняться в любви над собой, быть вдвоем друг для друга и для всех, быть…

Вдвоем по лугу, через редкий лесок, где только что проснувшиеся птицы поют свои песни, и дальше — по узкой тропинке прямо к озеру, такому удивительно синему, где песчаное дно, просвечивающее сквозь прозрачную воду, медленно, словно в дремоте, уходит в глубину. Помнишь, в прошлый раз ты боялся гадюк и мне было смешно: такой большой мужчина, как ты, и боится крошечной гадюки, мне было смешно, но я со страхом слушала тебя. Здесь нет змей — пыталась я успокоить тебя, здесь нет змей, я с детства хожу к этому озеру и никогда не видела здесь змей. А ты сказал, что когда-то вы были в таких же зарослях, и заболоченная тропинка вела к маленькому озеру, вы были в тот раз вдвоем — ты не сказал, с кем вдвоем — вы были вдвоем, шли по такой же заболоченной тропинке и обнаружили мертвеца. Вы обнаружили мертвую женщину, она повесилась на низкой сосне или березе, что росла на краю болота, женщина висела на промасленной веревке, лицо ее было лилово-синим, ноги распухли: вы смотрели на нее широко раскрытыми от ужаса глазами, и тут тебя ужалила гадюка, ты закричал истошным голосом, тот, другой… та, другая, испугалась и убежала — слишком все это было страшно, и ты остался один. На дереве висела женщина, она была мертва, а ты лежал на земле, не знал, что делать, думал, что умираешь, ты слышал, что от уксуса гадюки умирают, и ты остался умирать а тот, другой, убежал неизвестно куда, но, к счастью, позже он опомнился и позвал на помощь. Женщину сняли с дерева, а тебя увезли в больницу, и с тех пор ты боишься гадюк, всем рассказываешь, будто умер в тот раз, хотя на самом деле ты не умер, тебя отвезли в больницу и ты поправился — все кончилось благополучно. Но тем не менее ты не можешь освободиться от этого воспоминания, боишься ходить в лес, внимательно смотришь себе под ноги, хотя все это случилось очень давно и бессмысленно вспоминать об этом; я успокаиваю тебя: здесь нет змей, я с детства хожу к этому озеру, а сейчас мы идем вдвоем — уже сверкнула его поверхность, вода искрится в лучах утреннего солнца, ты на мгновение останавливаешься, чтобы полюбоваться, а высоко в небе носятся ласточки…

Знай, что я люблю тебя и это озеро; я сажусь на камень и смотрю, как ты разматываешь леску, в отдалении всплескивают рыбы, некоторые выпрыгивают из воды, словно хотят взлететь в воздух. Я сижу на камне, ты задумчиво глядишь на поплавок, а я представляю себе: ты ловишь рыбу, чтобы накормить себя и меня, мы одни в целом мире, ты ловишь рыбу, чтобы мы могли поесть, я поддерживаю огонь в очаге, мы первобытные люди, живем в пещере, вдвоем, и у нас одно-единственное озеро и очаг — это все, что у нас есть, больше нам ничего не надо, озеро, где можно добыть рыбу, очаг, на котором можно ее поджарить, нам нужна еще только любовь, и она у нас есть, мы счастливы, мы так счастливы …