Дмитрий Ахметшин - Пропавшие люди

— Ага, — соглашается Кирилл, заглядывая в квартиру. Воздух похож на кофейную гущу, здесь не проветривали уже много дней. Можно было услышать запах горелых спичек, в детстве Кирилл любил этот запах — кто из мальчишек не любил запах спичек и плавленой пластмассы? — он бережно пронёс эту любовь в зрелость, но сейчас по стенкам желудка поползли тошнотворные сгустки.

Сандра, не разуваясь, проходит в комнату.

Кое-где по-прежнему валяются клочки бумаги, как клочки шерсти после кошачьего побоища, на полу в центре зияет чёрное прожжённое пятно, словно большая дыра.

— Что он тут делал? — спрашивает Кирилл.

Сандра не отвечает. Проходится взад и вперёд мимо опрокинутых стульев, поддевая носками туфель пустые бутылки и морща нос. Кровать небрежно застелена красно-белым пледом. Подушка с глубокой вмятиной похожа на большой серый валун. Кирилл подумал, что если туда налить воды, она, наверное, будет держаться. У плазмы разодран экран, так что она напоминает большой зубастый рот. Шкаф открыт, одежда набросана как попало. Всё вместе это выглядит как комната для жертвоприношений, что Кирилл видел в одном фильме ужасов. До киношной точности не хватает только загадочных пентаграмм на стенах.

Они заглядывают ещё в ванну и в туалет и, наконец, располагаются на кухне за столом. Кирилл споласкивает чайник и ставит его кипятиться. В турке осталась заплесневелая кофейная гуща, и он убирает её в мойку.

— Будете что-нибудь? Чай?

— Давай на ты, не маленькие уже, — бурчит Сандра. Она раскладывает перед собой несколько сигаретных пачек, как будто пасьянс. Придирчиво рассматривает каждую. Наконец, выбор пал на жёлтые «Pall Mall», многочисленные дамские Vogue отправляются обратно в сумку. От двери, которую никто не удосужился прикрыть, тянет сквозняком, и кучерявый дым от закуренной сигареты растягивается и скользит следом.

Кирилл пытается вспомнить, как всё-таки её зовут, что-то напоминающее героиню иностранного мелодраматического сериала, вроде бы на S, но тщетно.

— Ушёл, — резюмировала Сандра, губы складываются в ухмылку. С такой ухмылкой, полный оптимизма, но уже догадывающийся о серьёзности своего положения, больной принимает от врача градусник.

— Может, позвонить кому-то из друзей?

— Со всеми его друзьями я и так общаюсь каждый день.

Значит, кроме членов группы никого больше не было, — заключает для себя Кирилл, глядя, как лицо собеседницы, будто сложенное из наждачной бумаги, плавает в дыму.

— Будешь чаю? — переспрашивает он.

— Чай? Нет, спасибо.

— Когда мы открывали дверь, я думал он повесился, или что-то вроде того, — замечает Кирилл с мало уместным оптимизмом.

Она не отвечает, и Ястребинин, глядя в тёмные отсутствующие глаза, не решается больше ничего говорить. Чайник закипает и выключается. Над дверью тикают часы, большая стрелка на двенадцати, маленькая — на семи, хотя на улице приглушённо ворчит полдень. Там качаются ветки, и солнце складывает поверх разбросанной по столу грязной посуды мозаику из теней.

Возможно, таким молчаливым образом они ведут разговоры о хозяине квартиры, каждый сам с собой и каждый на свой лад. Кирилл вспоминает время, когда они с ребятами засиживались на кухне в двухтысячном, закусывая пиво первым альбомом «Снов». Как он обнимал Маришу, держа её на коленях и изнемогая от желания, и как она просила выключить «этого крикливого типа», а он смеялся, уверяя её, что во многом благодаря этой музыке у него появились какие-то амбиции, он вышел на сцену, и сейчас уже практически сам профессиональный музыкант. Кобейн есть Кобейн, а всё-таки нас делают именно те люди, которые действуют в наше время, здесь, рядом. Ты заходишь на их сайты, споришь до одурения на форумах, с нетерпением ждёшь новый альбом и ругаешь EP за два паршивых трека. А в девяностые — до одури разыскиваешь на радиорынках нужные кассеты, переписываешь с носителя на носитель для друзей. Лицо Арса неизменно вспоминается ему будто обёрнутое серой фольгой, с ниточкой слюны на подбородке. Там, в гримёрке, он сидел на стуле, устроив на коленях жёлтые руки, и смотрел невидящими глазами, узкими полосками белков.

Что вспоминает Сандра, он не знает. Под кукольными ресницами комки темноты. Казалось, они пульсируют, когда Сандра моргает или переводит взгляд с одной точки на другую.

— Ему следовало завести кошку, — внезапно говорит она. Фраза эта извивается и корчится, словно выдернутая из косяка и выброшенная на берег рыба, и Кирилл кивает. Он говорит:

— Вы… ты случайно не знаешь ничего о девушке, которая была ему дорога? Её сбила машина.

«Водитель, который размазал её по асфальту, даже не остановился», — вспоминает Кирилл, и дыхание разъярённого, не слишком трезвого человека по ту сторону телефонной трубки.

— Девушке?

— Ну да. Возможно, в его родном городе.

— Ничего, — качает головой Сандра. Взгляд её проясняется.

— Зачем ты его искал? — спрашивает она.

Кирилл колеблется, ощущая, как коробочка с болванкой мешается в кармане на штанинах.

— Наверное, это наше с ним дело.

— Ага. Тогда ладно.

Она бычкует окурок о стол. На фильтре сигареты осталось немного вульгарной красной помады. Кирилл заворожено смотрит, как она переносит вес тела на ноги, замурованные в колготки ходули вздрагивают, осваиваясь со шпильками, такими же красными, как помада, как расправляет воротник блузки и выпутывает из него волосы.

— Пошли. Сюда я кого-нибудь пришлю — убраться.

Кирилл подождал, пока она запрёт дверь. Вместе, в молчании спускаются вниз.

— Тебя подвезти?

— Спасибо. Мне недалеко.

— Тогда удачи, амиго.

Кирилл отходит немного и оборачивается, глядя как колышутся вокруг её ног полы летнего пальто. И когда она распахивает дверь своей «Тойоты», кричит:

— Подожди.

Идёт обратно, и Сандра ждёт, нетерпеливо постукивая каблуком. Выражение лица, которое Кирилл видел на кухне, пропало, словно кто-то вдоволь налюбовался картинкой и нажал на play. Теперь это деловая женщина, монстр своего дела с гипсовым лицом, у которого расписаны до мгновений все свободные минуты. Между губами, как будто в прессе, снова зажата сигарета.

— Арс попросил меня написать музыку под фонограмму.

Постукивание каблука замерло. Сигарета переместилась в другой угол рта — Кирилл на мгновение увидел ярко-розовый язык. Она вся подобралась, словно тигрица, почуявшая газель, новую, неизвестную для неё информацию.

— Какую фонограмму?

Кирилл держит в руках диск.

— Я не знаю кто там поёт. Он так и не сказал, хотя я пытался у него узнать. Я…

Он запутался в звуках, которые никак не желают составляться в слова, и Сандра спрашивает:

— Ты написал?

— Да. Сначала мы с ним думали разрезать всё это на треки и выбросить лишнее. Там много разговоров, фоновой шум. Но в конце концов я сделал проигрыш поверх записи. Только гитара, никакой электроники. Мне показалось, это будет в самый раз, и — вот копия.