Анна Исакова - Ах, эта черная луна! [Журнальный вариант]

— На неделе, — спокойно ответила Любовь.

Она была очень увлечена игрой, а потому отвечала открыто. Вообще же Любовь была скрытной и разговаривала осторожно, тщательно выбирая слова и подозрительно прислушиваясь к ответам. Она ждала подвоха от всех, включая мать и отца. Юцера это огорчало. Мали, наоборот, это качество старательно развивала. «В нашем доме говорят такое, что скрытность ребенку не помешает, а нас может спасти от беды», — сказала она как-то Юцеру.

— И что ты там делаешь, в костеле?

— Смотрю и слушаю.

— Красиво?

Любовь утвердительно кивнула.

— Тебе нравится креститься?

— Мне Эмилия не разрешает. По рукам бьет.

— Почему?

— Она говорит, что это Богу обидно. Бог с евреями разговаривает по-своему.

— Тебе никогда не хотелось выяснить — как?

— Нет. Все со всеми разговаривают по-разному. Мама сказала, когда я вырасту, научусь так говорить. А пока не надо болтать.

— Мама права, — согласился Юцер. — Но папе и маме можно и нужно рассказывать все.

— Зачем? — спросила Любовь и стукнула конем.

Юцер потянулся за фигурой.

— Мат, — остановила его Любовь. И назидательно добавила голосом Геца: — В шахматы надо играть всей головой.

— Это верно, — согласился Юцер, — но мне бы хотелось вернуться к вопросу доверия. Определенным людям доверять надо, иначе жизнь превратится в кошмар.

— Почему? — спросила Любовь.

Она расставила заново фигуры и сделала первый ход.

— Потому что иногда обязательно требуется с кем-нибудь поделиться своими мыслями и переживаниями.

— Зачем? — спросила Любовь и двинула коня.

— Что — зачем?

— Зачем надо открывать глупым людям мои мысли?

— Кого ты называешь глупым? — начал вскипать Юцер.

— Тех, кто не умеет читать чужие мысли сам. Пашка, например.

— Ты должна говорить «Паша», а еще лучше: «Пера».

— Все говорят «Пашка», только Гец говорит «Пера».

— Все-таки называй ее, пожалуйста, Пашей.

— Почему?

— Потому что ты маленькая, а она большая. Кто же это умеет читать твои мысли?

— Ведьма умеет.

— Не Ведьма, а Эмилия.

— Ну, Эмилия. И мама умеет.

— А я?

— Когда хочешь, умеешь. Но ты всегда занят собственными мыслями. Тебе мои мысли вовсе не нужны.

— Очень даже нужны, — смутился Юцер. — Но мне трудно все время их отгадывать. Давай договоримся: мне ты будешь их рассказывать. Перед сном.

— А ты будешь меня за них наказывать?

— Нет. Но я выскажу свою точку зрения на эти мысли. Хорошо?

— Увидим, — сказала Любовь и, облизнув губы, повела в бой ладью.

— По-моему, ты играешь слишком рискованно, — сказал Юцер.

— Не-е, ты же убрал королеву. А когда нас повезут на Лену?

— На какую Лену? — испуганно спросил Юцер.

— Ведьма… Миля сказала, что готовят эшелоны и всех евреев повезут на Лену. А мама сказала, что я останусь с Милей, и она меня вырастит. А Миля сказала, что надо ехать к Натали, отвезти ей камушки, и нельзя все время прятаться. Если было суждено ехать на Лену, надо ехать. А без Ведьмы нам ехать нельзя, мы не умеем ни печки топить, ни выживать на снегу. А мама сказала, что Ведьму все равно не возьмут, у нее паспорт неподходящий. А Ведьма сказала, что она уже давно выправила себе еврейский паспорт. А мама сказала, что вырастить ребенка важнее и что камушки на Лене не нужны, за них там могут убить. А Ведьма сказала, что все в руках Божьих и что как сложится, так и будет.

— Господи! — простонал Юцер и закрыл глаза руками.

Именно в этот момент Любовь сказала: «Мат».

— Сыграем еще партию? — предложил Юцер.

— Не стоит, — постановила Любовь. — Если бы мы играли на конфеты, тогда бы, может, и стоило.

— Ну, кто, кто жалеет тебе конфеты! — совсем по-бабьи всплеснул руками Юцер. — От них зубы портятся, это тебе понятно?

— Они от всего портятся, — невозмутимо ответила Любовь. — Даже от зубного порошка. Мама сказала Миле: «Не может быть, чтобы зубы и парусиновые туфли требовали одинакового ухода. Этим зубным порошком нельзя чистить зубы, я в этом уверена». А Миля сказала: «Зубы можно чистить и песком, а им чистят кастрюли. А в войну порошка не было, так чистили травой, и здоровее были».

— И какой вывод ты сделала из этого разговора? — спросил Юцер.

— А никакой, — ответила Любовь. — Все равно Миля скажет вечером: «Чисть!» — и сунет зубную щетку в порошок.

Юцер вздохнул, растерянно почесал макушку и поплелся в столовую. Ему хотелось немедленно поговорить с Мали о воспитании дочери, но Мали дома не оказалось, и острое желание немедленно что-то предпринять стало угасать. «Если слухи насчет эшелонов верны, — подумал Юцер, — то перед смертью не надышишься. Пусть ест шоколад и не чистит зубы, но пусть вспоминает нас с любовью». Юцер уже знал то, что Любови еще не сказали: Ведьма согласилась исчезнуть с ребенком за час до того, как придут за Юцером и Мали. Одного он никак не мог понять: о каких камушках говорила Ведьма и что она собиралась передать Натали?

С точки зрения Эмилии, лечь спать означало умереть. Поэтому по утрам она поздравляла всех с наступившим для них утром.

— Поздравляю вас, проснувшись, — поздравила она Юцера и на сей раз. — А мы с Любушкой идем на рынок. Будет вам Кульев пир на ваш день рожденья! Так пани Мали решила. Только свечек надо будет сжечь больше дюжины.

— Почему? — поинтересовался Юцер.

— Завистников много, — деловито ответила Эмилия.

— Значит, будем стрелять по женихам Пенелопы?

— Вот! А я и забыла, как пани Наталья их обзывали.

Ходить с Эмилией на рынок было любимым занятием Любови. Мясные ряды она не любила. От вида кровоточащего мяса ее тошнило. Больше всего Любовь притягивал открытый рынок, где кудахтали куры, визжали свиньи и ржали кони. Туда она и потянула Эмилию. На подводах лежали тугие кочаны капусты. Но капусту уже заквасили, потому к возам с капустой на сей раз даже не подходили. Не подходили и к возам с картошкой. Она уже была засыпана в низкие деревянные ящики в сарае. К возам с углем тоже не подходили. Крутились по подмерзшему снегу между конями, возами, мешками, визжащими свиньями и сбежавшими от хозяев петухами. Эмилия заметила на одном из возов окровавленный мешок И отправилась к нему. В таких мешках лежала говядина или телятина, которую Юцер по совету Геца настрого запретил покупать. Телятина эта была «черной», то есть не прошедшей санитарный надзор. Эмилия считала, что она и есть самая свежая.

— Ну, зачем вам мясо с милицейскими червями? — пыталась она уговорить Юцера.

— А если у этой телки был сап… или, как его… круп?

— А если у той дохлой коровы, на которой милицья свой штамп ставить, что было, так вам об этом докладуть? А ни в раз! Возьмут с мужика деньги и заштампують. Я же не у кажного одного покупаю, я же тех людей в лицо узнаю. Они мне в глаза смотреть побоятся, если падаль продадут.