Лана Барсукова - Счастье ходит босиком

На этой высокой философской ноте ее дернула за руку Вера. Точнее, она запнулась о ноги мужика, вытянувшиеся поперек коридора, и, чтобы не упасть, схватилась за Элю. Хотя Эля сильно подозревала, что Вера нарочно разыграла эту сцену. Якобы упала, чтобы обладателю журавлиных ног стало стыдно. Ну или хотя бы неудобно. И действительно он ноги поджал, даже извинился. Но Вера неожиданно для своей субтильной комплекции злобно хаманула ему в ответ, дескать, «свои грабли при себе держи». Эля хотела поправить, что «грабли» – это обычно руки, а не ноги, но не стала. Такой злобной Веру она не только не видела, что немудрено при их стаже знакомства, но и представить себе не могла. Что с ней? А очередь задерживается. Не судьба сегодня в кабинет попасть. Она уже опаздывает. Шеф с секундомером закипает. Надо бежать.

– Вер, вот зонтик. Мне пора. Хочешь, до остановки вместе добежим. Только быстро.

При быстрой ходьбе и разговор получался быстрый, как будто телеграммами обменивались.

Вера отбила:

– Вот сволочь.

Эля уточнила:

– Кто?

– Мужик этот. С ногами, – исчерпывающе пояснила Вера.

– Они все с ногами, – попыталась разрядить обстановку Эля.

– За всех не скажу, но тот, кто ноги по коридору расстелил, точно гад.

– Да ладно, ну запнулась о его ноги, делов-то.

– Я специально. Хотела ему ноги поломать.

– Да ты, я смотрю, идейная. Главное, что идея сто́ящая, – сказала Эля уже на бегу.

К остановке подъезжал ее автобус. А у водителя была забава: смотреть в боковое зеркало на бегущего потенциального пассажира и думать про себя: «Успеет или не успеет?»

– Нам надо встретиться. Я гарантий хочу, – вскрикнула Вера, боясь упустить Элю. Стало понятно, что она приходила не только за зонтиком.

– В восемь вечера там же, – успела крикнуть Эля в щель закрывающейся двери.

«Успела, зараза», – подумал водитель автобуса. Видимо, он делал ставку на другой исход – все какое-то развлечение.

Пиво на этот раз решили не брать. Эле захотелось вспомнить молодость, когда ей казалось, что нет ничего вкуснее «Бейлиса». Потом благодаря Виктору она приобщилась к более утонченным напиткам, и «Бейлис» был низведен на уровень алкогольной «Дунькиной радости». Но Вере понравится. Эле хотелось побаловать ее. Она чувствовала, что, не вырвись она тогда из деревни, сейчас могла бы быть на ее месте. От одной этой мысли хотелось напиться: то ли с радости, что пронесло, то ли с горя от бессилия что-то изменить в этой жизни, сделать ее более милосердной, что ли. Спазмами накатывало чувство вины перед Верой. Как будто Эля сбежала, а Вера осталась. Может, она тот побег списанным сочинением оплатила, своим враньем про Брежнева. А Верка не смогла, ума или наглости не хватило. Говорят, что свято место пусто не бывает. Дураки говорят. Любое место пусто не бывает. Если есть место, хоть какое, то обязательно найдется человек, который его займет. На самый колченогий стул непременно кто-нибудь сядет, если других нет. Мимо водонапорной башни, переполненных мусорных баков обязательно будут ходить люди, которые тоже хотят красоты. Вот зонтики покупают с Эйфелевой башней.

Вера потягивала ликер и аж жмурилась от удовольствия. «Бейлис» с его приторной сладостью – часть красивой жизни в понимании Веры. Слава богу, рядом не было Виктора с его уничижительным разбором их полетов. Ликер можно тянуть по чуть-чуть долго-долго, торопиться им некуда.

– Вер, ты что-то хотела мне сказать? Гарантии какие-то? – начала Эля, помня, что встретились они не просто так, а по Вериной просьбе.

– Ну да. Я честно скажу, вы мне нравитесь, я б, может, даже и дружить хотела, но люди разные попадаются, по виду иногда и не скажешь. Сначала нравятся, а потом мучаешься через них.

– С этим не поспоришь, но ясности по-прежнему нет. Ты можешь прямо сказать, в чем дело? – Эля продолжала говорить Вере «ты», хотя ответное «вы» от нее не укрылось. Но нет ничего глупее, чем пить на брудершафт. Хотя есть и более бессмысленное занятие – пить за здоровье.

– Вот и Надька наша так обманулась. Сначала-то все хорошо шло, ее даже в оперу водили, потому что музыка полезно действует на ребеночка, а потом, как белку об пень, ударили. А Надька, она человек хороший, хоть и скандальная немного. Ну так будешь скандальной, когда такое с тобой случится. У нее тоже ведь сердце есть. Ей же жалко ребеночка, это же легко сказать только. А как подумаешь… Вот Надька и ревет целыми днями.

– Надька – это кто у нас? – Эля поняла, что Вере нельзя давать много времени на высказывания, надо распутывать по кусочкам.

– Надька – это ж Надюха из нашей деревни, – ответила Вера так, как будто не знать Надюху может только совсем темный человек.

– Вера, сосредоточься, или я сейчас отберу «Бейлис».

Угроза подействовала. Вера взяла минуту на размышление, потом четко сформулировала:

– Надежда – жительница нашей деревни и моя подруга, которая находится сейчас в городе, потому что ей скоро рожать.

– А почему рожать надо в городе? У вас роддома нет?

– Конечно нет. Ближайший в райцентре, но туда можно успеть, если только…

– Стоп. Так почему она не в райцентре, а здесь рожает?

– Да потому что от райцентра до вас не ближний свет, – в свою очередь удивилась Вера непонятливости Эли, – застудить можно ребеночка, пока везешь. Да и доверия, поди, к нашему фельдшеру нет. Здесь все же врачи получше, хотя…

– Вера, я уже закипаю. Зачем его сюда везти?

– Кого?

– Ребенка! – почти закричала Эля. Она раздражалась, когда люди «тупили».

– А куда ж его? – Вера откровенно удивлялась бестолковости Эли. – Раз клиент здесь живет.

– Господи, так она не для себя, а для клиента рожает? – наконец-то схватила идею Эля. – У вас там что, в деревне вашей, кладезь суррогатных матерей?

– Кладезя нет, – неуверенно сказала Вера, прикидывая, сколько должно быть, чтобы получился «кладезь», – у нас банк есть. Надька тоже на кредит попала. А он таким гадом оказался! – с чувством закончила Вера.

– Банк не гад, он сволочь, – Эля навела терминологический порядок в соответствии со своей картиной мира.

– Конечно, банк – сволочь. А мужик – гад.

– Какой мужик?

– Который работу потерял.

– Надькин муж, что ли?

– Ну ты скажешь, – засмеялась Вера, – Надькин-то и не помнит, когда имел ее, работу-то. Как он ее потерять может?

«Так, хорошая новость, мы перешли на “ты”. Плохая новость – я сейчас ее укушу», – подумала Эля. И это не было образным выражением. Однажды в школе ее обязали заниматься математикой с круглой, просто идеальной двоечницей – в порядке подтягивания. Страна на страницах газет «подтягивала тылы», а дети подтягивали друг друга. Кончилось тем, что Эля ее укусила, потому что поверить в искренность такой беспросветной тупости не могла.