Лана Барсукова - Счастье ходит босиком

Эля в глубине души оправдывала такой прейскурант. Может, в два раза и многовато, но дисконт на девочек должен быть, ведь по жизни они весомость через мужчин приобретают. Сравните: жена олигарха, жена прапорщика и жена дворника. Есть разница? Причем понятная во всем множестве деталей: как выглядят, как говорят, что на ужин готовят. А женщины эти, возможно, и одинаковые изначально. И их даже местами поменять можно, потратив недельку на вживание в образ. Эля еще в школе на уроках астрономии поняла, что женщина – никакая не звезда, а Луна, потому что светит отраженным светом. И светит очень ярко, если со звездой повезет. Вот если бы в Анну Керн влюбился не Пушкин, а поручик Ржевский, то была бы она не «гением чистой красоты», а персонажем анекдотов. Эля вовсе не страдала от этого – живем-то мы в подлунном мире. Это поэтам всюду звезды мерещатся. Нет, она поэта в доноры не взяла бы, даже с доплатой.

Подозревала, что многие так думают, но молчат. Как с еврейской темой или с мигрантами. Многие их не любят, но в приличном обществе не принято в этом признаваться. Получается, что разговор о равенстве полов такой же лицемерный, как идея политкорректности. Эля вспомнила свое школьное сочинение, обличающее мещанство. А что было бы, напиши она, что думает? Примерно то же, как если она сейчас вслух про дисконт на девочек скажет, про мигрантов, не говоря уже об евреях.

Словом, рядом с собой она видела только мальчика. Но видела так отчетливо, будто он уже есть, живет себе преспокойненько в будущем и ждет, когда она пророет для него тоннель в настоящее. И рыть она станет денно и нощно. Руки сотрет, так зубами догрызет. А что ей еще остается?

В клинику Эля пришла за десять минут до начала приема, слишком рано. Она не выносила атмосферы медицинских учреждений, находиться там ей было неприятно. Словно она губка, впитывающая в себя тревогу и болезни. В очереди всегда одни и те же разговоры, каждый пытается рассказать свою историю, чтобы получить сочувствие, а слушает другого ради полезной информации. Вот толстуха рассказывает, как ее неправильно лечил врач Петров, а собеседница кивает, ахает, а сама в невидимый блокнот записывает «Петров – исключить». Бартер сочувствия на информацию.

Ее внимание привлекла пара. Мужчина ноги вытянул. Все перешагивают, а ему так удобно и наплевать на всех. Если журавля на попу посадить, такая же картинка будет. Эля почему-то подумала, что ребенку на его выпрямленных ногах не усидеть, как с горки будет скатываться. Рядом женщина сидит, в пол-оборота к нему повернута, жена, наверное. В этой клинике почти все парами ходят, что логично, хотя и неприятно для Эли. Колени женщины, как стрелка компаса, на мужчину смотрят. И вся она в его сторону развернута. Говорит что-то, не замолкая. Слов не разобрать, но по всему видно, что интонация просительная. А этот обладатель журавлиных ног как истукан сидит. Смотрит перед собой неподвижно, как будто воображаемую лягушку спугнуть боится.

Эля сразу уловила расклад в этой семье. Наверняка, когда эту женщину подруги спрашивают, что она думает о спектакле, та отвечает: «Как говорит мой муж, это шедевр». Или: «Мой муж такое за искусство не считает». И понятно, что если он изучает головоногих моллюсков, то жена про них часами может рассказывать. Сами моллюски о себе столько не знают, сколько эта женщина. «А я так и не научилась кардиган от удлиненного пиджака отличать», – с горечью подумала Эля. Встреча с Виктором не выходила из головы, мысли так или иначе соскальзывали по направлению их развода.

И все сходилось на том, что Виктор прав. И что цапля Инга оказалась лучше, чем Эля о ней думала. «Вот и журавль этот, может быть, неплохой мужик. Зря я так быстро его приговорила», – смягчилась Эля. Вообще она давно заметила, что если накануне много плакать, то на следующий день добреешь, вроде как от слез размякаешь. И еще она подумала, что неспроста ей в последнее время птицы покоя не дают, всюду мерещатся. То птичка-невеличка, то цапля, теперь вот журавль. «Может, это к аисту, который детей приносит?» – обрадовалась Эля. Но пока выходило, что аист только свой птичий двор обслуживал. Вера, эта птичка-невеличка, в любой момент забеременеет, с цаплей Ингой это уже случилось, да и журавль здесь не просто так сидит. Только одна Эля в полном пролете. Хотя «в пролете» – это уже радует, что-то из птичьего мира, хоть какая-то зацепка. Как оптимист, который видит на кладбище сплошные плюсы, Эля радостно вспомнила, что Виктор при ссорах кричал, что она его задолбала. Значит, есть в ней что-то от дятла. Аист своих не бросает, обязательно залетит. Дятел ведь тоже птица, хоть и со странностями.

Эля нервничала – ей скоро уходить, а Веры все нет. Эле только на минутку к врачу заскочить, сообщить, что концепция изменилась и муж объелся груш, что теперь нужен донор. А потом на работу бежать, сеять чертополох фиктивных отчетов. Некогда ей тут сидеть. С Верой по телефону договорились, что та подъедет. Нужно ей зонтик отдать, который она в пивной забыла. Зонтик еще новый, можно даже сказать стильный. Черно-белый, как старое кино, с видами Парижа, распластанными вокруг вечной Эйфелевой башни. Эля представила себе, как эти виды Парижа плывут мимо почерневших изб Вериной деревни, по раскисшей от дождя непролазной грязи. Как качается Эйфелева башня, словно здоровается с местными архитектурными объектами – с сельмагом, с водонапорной башней, с домом культуры. А те стоят неподвижно, не отвечая на приветствие, дескать, легкомысленная парижанка нам не пара.

Ну где эта Вера? Хотя Эля и не очень надеялась, что та вовремя подойдет. Заранее условились, что, если разминутся, зонтик у гардеробщицы будет дожидаться. Эля знала, что у деревенских жителей другое представление о времени. Им минутная стрелка в часах не особо нужна, часовой достаточно. У горожан другой темп жизни, они скоро на секунды будут день делить. Вот ее шеф любит рассказывать, как он начал вставать на 15 минут раньше и выиграл полчаса на дороге, потому что автомобильные пробки поминутно с утра растут. Шеф точно знает, во сколько заверещит его будильник, сколько минут ему надо заправиться едой под видом завтрака, сколько минут пошуровать зубной щеткой среди имплантов, сколько движений совершить, чтобы побриться. Жизнь по секундомеру. А в деревне спроси, во сколько встают, и услышишь: «засветло», «с петухами». А если позже, то сразу неодобрительное: «до обеда дрыхнет». Деревня в отношении со временем придерживается принципа приблизительности.

Но глядя на шефа, Эля частенько думала, что напрасно он так себя утруждает. Что в жизни успел? Живет под электрическими лампами, дышит воздухом из кондиционеров, семью видит по праздникам. Ничего он не успел в жизни сделать. Разве что преуспел денежки собрать. Но «успеть» и «преуспеть» – совсем разные вещи. Кому нужна их фирма? Воруют помаленьку. Эля хоть на ребенка зарабатывает. Ребенок все оправдывает, он даже квартальным отчетам смысл придает.