Лана Барсукова - Счастье ходит босиком

Каждый раз, когда в ее душе начинали звучать трубы, зовущие в поход за светлой жизнью, Людка благоразумно бралась за уборку, оставляя Ванька на потом. Ей даже виделось, как она сядет напротив его в просторной и чистой квартире и скажет: «Ну что, в доме больше нет ненужных вещей, только ты остался». И он уйдет посрамленный, понимая, что захламляет ее идеально чистую квартиру и правильную жизнь, за кулисами которой томится принц, дожидающийся своего выхода на сцену.

Людка так часто видела эту картинку, что даже не сомневалась, что все так и случится. Правда, в мечтах кухня была просторнее раза в два и вся какая-то залитая солнцем. А окно реальной Людкиной кухни выходило на фасад соседнего дома, который добросовестно защищал ее от ветра, солнца и картинок дальнего вида. Но мечты всегда приукрашают действительность, это нормально.

Ненормально то, что Людке ни разу не удавалось довести уборку до победного конца. Начиналось все с полного обнажения шкафов, с выдвижения в центр комнаты стоящих по углам коробок, с выворачивания содержимого комода. Потом наступала фаза ностальгического перебора каждой вещицы, вроде бы ненужной, но имеющей статус неприкосновенности. Вот крепдешиновое платье с рукавами-фонариками. В нем она гарцевала, пока была молодой и стройной. Талия в платье такая, что теперь только одна нога туда пролазит. Это же не тряпье, а вещественное доказательство былой красоты. Рука не поднимается бросить такое в мусорное ведро. Однажды юбку выкинула, так потом со стыда чуть не сгорела, когда на глазах у прохожих ковырялась в мусорных баках – назад хотела юбку вернуть. Наверное, хорошо, что на нее кто-то банку олифы перевернул, вроде как взял ответственность за судьбу юбки на себя.

Жаль, что Людка не была выдающейся личностью. Для музея в ее честь накопилось много экспонатов. Все вехи ее незатейливого жизненного пути заботливо задокументированы тряпочками, салфеточками, беретами, водолазками, сумочками, рамочками, вазочками и прочим барахлом, если смотреть на них глазами стороннего наблюдателя. А если смотреть Людкиными глазами, то они быстро увлажнялись ностальгическим туманом. Вещи получали оправдательный приговор, отселение их на свалку откладывалось, уборка превращалась в вечер воспоминаний.

И в вечер мечтаний о будущей жизни. Вот бра – такие уже категорически не в моде, а не выбросишь, вполне пригодятся на даче. Или мясорубка, еще советская, добротная и могучая, тяжелая, как дуло советского танка. Людка покупала только готовый фарш, но вполне возможно, что на даче придется мясо самой крутить. Если она, дача, когда-нибудь появится у Людки. Как-то не скапливались деньги, утекали, как сквозь сито.

Кстати о сите, вот и оно. Вроде бы не используется, но если муку для блинов не просто из пакета сыпать, а просеивать через сито, то блины получатся качественнее. Людка про это в журнале читала. Так что сито – вещь совершенно необходимая. Просто в ее кухне сито не помещается, поэтому временно живет на лоджии, дожидаясь новой кухни. Выбросить сито – это все равно что выбросить веру в новую кухню, в новую жизнь с большой кухней и дачей. А заодно и с мужчиной, способным оценить качество блинов. Ванек ел все без разбора, как кабанчик на откорме. Такому муку просеивать – как перед свиньями бисер метать.

Уборка заканчивалась усталостью и чувством глубокого неудовлетворения. Энтузиазм преобразования жизненного пространства угасал без видимых плодов. Чихая от пыли и наскоро помыв полы, Людка признавалась себе, что на этом фронте опять без перемен, так что на второй фронт можно даже не замахиваться. Людка сначала капитулировала перед вещами, потом перед Ваньком, то есть оставляла все как есть. Да и как скажешь человеку, что он лишний. Сито и мясорубка не лишние, а он вдруг лишний? Чем Ванек хуже бра? Его тоже вполне можно приспособить на даче при ее наличии. Гвозди бы там забивал, забор чинил, снег чистил. Мужику на даче всегда применение найти можно.

Но дачи не было, и Ванек продавливал диван в Людкиной квартире, пялясь в окно на соседний дом. Дом был один и тот же, но Ванек рассматривал его без устали вот уже два года. Последнее время он не работал. Говорил, что искал работу, но делал это как-то конспиративно, пока Людка отсутствовала. Людка уходила на работу, оставляя его сидящим на диване. Приходила и находила Ванька там же. Иногда в той же позе, иногда со сменой положения рук и ног. Зато выражение его лица не менялось: такое, как у карпов в магазине – равнодушное и тупое. Это бесило Людку, она жалела диван и себя. Но себя все-таки больше.

Когда раздражение достигало точки кипения, Людка покупала живого карпа и била по его тупой морде молотком. Ванек не возражал, он любил тушенного в сметане карпа. Впрочем, он любил все, что можно было съесть и выпить. А Людка – несъедобная, до каннибализма Ванек не опускался, поэтому она не была уверена в том, что он любит ее.

Иногда Людка пыталась вспомнить появление Ванька в своей жизни. Версии путались, подобострастно следуя за изгибами ее настроения. Если она была не в духе, то точно знала, что Ванька привела к ней в дом соседка-стерва. Сначала он стеклил лоджию соседке, а потом та передала его Людке вместе с остатками вагонки и какими-то сухими смесями в бумажных мешках. Выходило так, что соседка избавлялась от ненужного хлама, перебросив это добро на Людкину лоджию, включая Ванька.

Но Людкина лоджия была завалена так, что ногу поставить негде, поэтому Ванек сказал, что зайдет через пару дней. К его приходу Людка усилием воли рассталась со связкой разбухших от пыли и сырости журналов, которые давно просились сжалиться над ними и отнести на свалку. Появилось место поставить ногу, но только одну. Ванек похвалил, попил чай и обещал зайти еще через пару дней.

К этому времени на лоджии освободилось место для второй ноги мастера. На свалку ушла старая гирлянда, чинить которую дороже, чем купить новую. С другой стороны, новые-то сплошь китайские, а старая добротная, помнящая еще советскую новогоднюю елку, из маминой кладовки.

Ванек пришел, как обещал, точно в срок. Они опять попили чай и обсудили китайское качество, не стесняясь в выражениях. В этом вопросе они были солидарны, что воспринималось как духовное родство, совпадение жизненных позиций. Договорились, что Людка продолжит двигаться прежним курсом, расчищая лоджию, а Ванек навестит ее через неделю.

Через неделю Людка вынесла на свалку старую лыжу без пары. У Людки тоже не было пары, но на свалку ей не хотелось, поэтому она купила тортик к чаю и покрасила волосы хной, смешанной с басмой.

Ванек пришел и сам нашел себе тапочки. Он уже неплохо ориентировался в прихожей. Людка расценила это как хороший знак.