Сергей Бакатов - Поговори со мной… [Записки ветеринара] [litres]

Вера Степановна на Сафрона немножко поворчала, хотя я прекрасно понимал, что это ворчанье адресовано мне, работы-то прибавилось. К животным, которые иногда свободно разгуливали по лечебнице, Степановна давно привыкла, но теплоты к ним никакой не испытывала.

Поставив стерилизоваться шприцы, я отправился на утренний обход. Все обитатели живы-здоровы, поэтому вернулся довольно скоро. Шприцы к этому времени были уже готовы. В один я набрал раствор антибиотика, в другой витамины, а в третий анальгетик. Сафрон больше не смотрел в окно, а внимательно наблюдал за моими действиями. Когда я закончил подготовку, Сафрон меня очередной раз крепко удивил. Он подошел, уселся, раздвинув нижние конечности и водрузив между ними свое неразмерное пузо. Понюхал пустые ампулы и отложил их в сторону. Потом, тяжело вздохнув, протянул мне руку и еще при этом правильно ее повернул – как раз для внутривенного вливания! Я протер ему спиртом вены. Он очень заинтересовался спиртовым тампончиком. Я отдал его ему.

Сафрон сначала осторожно понюхал, а потом начал им натирать себе грудь.

Пользуясь моментом, я одной рукой передавил ему вены, а другой успешно, один за другим, опустошил все три шприца. Правда, когда я его уколол, он отвернул голову и потихоньку заохал, но все же при этом краем глаза не упускал из виду мои манипуляции.

– Смотри-ка! Зверушка, а понимает, что ему добра хотят, не всяк человек так терпеть будет, – сочувственно заметила уборщица.

– Понимает, Вера Степановна. Понимает. Нам бы их так понимать, как они нас понимают.

Между тем Сафрон выпросил у меня и второй спиртовой тампон, которым я ему протер место инъекции. И опять, его понюхав, начал натирать себе грудь. Это натолкнуло меня на интересную мысль. Но не успел я ее воплотить, как Сафрон отчудил еще более круто, чем поверг в легкий шок Веру Степановну и очень развеселил меня. Сафрон встал на задние лапы и начал писать прямо со стола на пол. Но это не все! Подставив под струйку передние лапки, он их помыл. Конечно, Степановна у нас многое повидала, и удивить ее чем-то было сложно, но такого откровенного безобразия она никак не ожидала и на него громко гаркнула. Сафрон быстро вытер лапки о задницу и прыгнул ко мне на руки. Лапки вытер плохо. Вонючка.

Пока он мирно сидел у меня на руках, я вернулся к мысли про тампончик. Плеснув камфорным спиртом на кусок ваты, я попробовал растереть грудь Сафрона. Попытка не просто удалась, но очень даже ему понравилась. После того как с грудью было покончено, он тут же мне подставил спину. А когда я его растирал, удовлетворенно постанывал и кряхтел. Увидев в следующий раз в моих руках флакон с камфорным спиртом и ватный тампон, радостно заохал и, подбоченясь, растопырив локти в разные стороны, подставил спину.

С этого дня мы его на ночь больше не запирали. Да и днем, когда у нас не было других пациентов, он все время находился на свободном выпасе. Когда боли у него совсем исчезли, он разрешил себя прослушать. Чтобы я там что вразумительное услышал – не могу сказать, но то, что здоровые легкие звучат no-другому – было очевидно. Хорошим «слухачом» у нас считался Георгич, он и поставил окончательный диагноз.

Из лаборатории пришли результаты анализов: в крови стафилококк, а в моче – белок. Так что лечение продолжалось с диагнозом – мелкоочаговая пневмония и плеврит, к которым добавился еще и нефрит.

Чувствовал себя в лечебнице Сафрон привольно, будто здесь всегда и жил, а чтобы его загнать в клетку, теперь хватало волшебного слова:

– Веник!

Вел он себя пристойно. По старости лет он был весьма спокойный и не такой активный, как молодые обезьяны. Правда, ругался на Веру Степановну, когда она брала в руки швабру. Зато она его быстро приучила ходить справлять нужду в соседнее помещение – стационар-изолятор для более крупных животных, где убирать за ним гораздо удобнее. Держать его там все время было нельзя из-за отсутствия отопления.

Как-то Василич принес с озера живых карпов. Поджарить. Он их ловил прямо на территории зоопарка. Карпов когда-то давно запустили в эти озера, и их развелось так много, что мы стали добавлять их в рацион крокодилов, белых и камчатских медведей и даже орланов-белохвостов. Многие считают эту рыбу мало пригодной в пищу – из-за душка, который в ней активно присутствует. Конечно, когда кругом столько горных рек с благородной форелью и варинкой, «душистым» карпом можно и пренебречь. Но карпа надо уметь приготовить! И Василич этим славился.

Как только Сафрон увидел живого карпа, с ним случился приступ эйфории. Он начал прыгать со стола на стол, потом подбегал к Степановне, дергал ее за халат, потом снова принимался скакать по стульям и опять возвращался к Степановне. При этом выдавал весь арсенал известных ему звуков – от оханья до чириканья. На руки его Степановна не брала. И даже трогать опасалась. А он и не просился.

– Чо это скворец так разволновался, рыбы што ль хочет? В ей же костей не счесть – подавится. – Степановна, с опаской поглядывая на Сафрона, чистила рыбу.

– Юрич! Чо скажешь?

Сафрон так активно интересовался рыбой, что отказать было просто не в моих силах.

– Теть Вер, дайте ему рыбешку! Подавится – мы с Василичем как-нибудь вдвоем справимся.

Пока Степановна вылавливала в ведре самого маленького карпа, Сафрон стоял рядом в полный рост, держался одной рукой за край ведра и очень волновался. Получив наконец рыбешку, он схватил ее двумя руками и, прижав к груди, так на задних ногах и отправился в сторону клетки. Карп выпрыгивал из его объятий, но, не успевая упасть на пол, всякий раз был пойман. Правда, запрыгнуть на стол Сафрону с первого захода не удалось.

Как только он освобождал лапу, чтоб зацепиться, карп оказывался на свободе. Сафрон хватал его всеми четырьмя лапами, но после этого терял способность прыгать. Наконец, просто засунув его голову себе в рот и одной лапой прижав к груди, Сафрон-таки запрыгнул на стол. После этого, удобно усевшись и наступив карпу ногой на голову, а рукой прижав к столу хвост, он начал сдирать чешую. Потом отгрыз рыбешке голову и тщательно выпотрошил, размазав кишки по всему лабораторному столу. После этого съел лакомство с большим аппетитом и не оставил даже хвоста, ни единой косточки. И не подавился!

На улицу Сафрон не выходил. Но очень любил, стоя на задних лапах в дверях, наблюдать, что там происходит. Правда, увидев снег, не удержался и выскочил. Немного пробежав на четырех лапах, сразу встал на две задние и, спрятав ладошки от холода под мышки, по-капуциньи, враскачку засеменил обратно в лечебницу.

Так всю зиму его улица больше не интересовала, до тех пор пока оттуда не повеяло весенним теплом.

Когда же мы садились обедать, несмотря на то что Сафрону ставили миску с трапезой отдельно, возле его клетки, он обязательно подходил к нам что-нибудь выпросить. Садился на край лабораторного стола и протягивал руку в нашу сторону. В этом жесте не было никакого унижения, он это делал как бы между прочим: «То, что в моей миске, я уже видел. Ну-ка, что там у вас?»