Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

Жидков

Пишу почти вслед, без брехованья . В июне мы хотели бы приехать, провести месячишко в Москве. После смерти родителей супруги нам стало труднее бывать в России, — некому стало нас приглашать, да и жить нам в Москве стало как-то негде. Последнее, впрочем, преодолимо с помощью аренды маленькой квартиры, желательно не слишком далеко от центра, но квартиру искать из Флориды непросто. В процессе напряжённых переговоров в морду физически не дадут, и пулю в лоб не сумеют влепить, но обжульничают как угодно.

Пытаюсь себе выхлопотать русское гражданство, не отвергая гражданство Америки, но тоже — турусы на колёсах, и, видимо, снова придётся ехать в качестве американского туриста, либо по частному приглашению. С гражданством тут большая чехарда: то его можно легко вернуть, то категорически нельзя, в данный момент, скажем, нельзя. Чёрт его знает, что творится. Бюрократы в России уверяют, что двойное гражданство невозможно, что Америка возражает, а в то же время десятки тысяч сумели вернуть гражданство России, не расставаясь с американским, пролезли в какую-то щель во времени, когда парламент России раздобрился, но на очень короткий срок. Я подожду ещё пару месяцев, вдруг парламент опять подобреет.

Просить о приглашении — стесняюсь, за этим стоят, понимаю, хлопоты, но без частного приглашения, как туристам из Америки, разрешат оставаться всего две недели, а хотелось побыть в России подольше. Сможешь ли ты нас пригласить?

Макеев

Месячишко в Москве, в скромной квартирке, чтобы от центрика недалеко, по приглашеньицу частным образом… Удивительное по дипломатичности предложение принять посильное участие. Оценил, но не стал обижаться.

Может быть, самые заповедные моменты случались у меня именно с тобой, — то в задушевных беседах в Сокольниках (со снедью и выпивкой на пеньке, и с новыми лыжами из сугроба), то в катакомбах университета, то в арендованной вами квартире в доме, где проживал Королёв; всего замечательного с тобой так сразу и не упомнишь.

Попроще бы надо со мной, старик. Так, мол и так, сочти за обязанность, сгоняй куда надо, оформи желанное, приглядись к пустующему жильишке, встреть да проводи по дружескому разряду. При наличии строгого соблюдения канцелярского этикета, отсутствия военного конфликта со страной вашего выбывания и ефрейторской исполнительности моей — успех задуманного неминуем. Оформление может занять до трёх месяцев, и это, увы, здешняя норма.

Жидков

Раз пять перечитав твою эпистолу и пораскинув остатками мозга, пришёл к таким надлежащим выводам:

1. Ты, в самом деле, ко мне относишься так, что краснею от удовольствия и даже наглее смотрю на мир.

2. Попроще хотел бы с тобой, и мечтал бы, да всё меня приструнивают провалы и во времени и в расстоянии. До того они приструнивают меня, что играю сразу и в дипломата, и в ту собаку с поджатым хвостом, которая нам с тобой как-то попалась, когда в очень сильном опьянении ты собаку отказался замечать, несмотря на то, что я пару раз ткнул тебя локтем в левый бок и сказал: гляди, какая собака.

3. А попроще, с плеча, без обиняков прошу вас, милостивый государь, подыскать нам квартирку без соседей, либо с замечательными соседками, на месячишко, поближе к центру, и чтоб до метро недалеко. Квартирка нужна с начала июня, скажем, с шестого или седьмого. Оплата должна быть либо умеренной, либо соблазнительно привлекательной, либо совсем бы без оплаты, но тут я, боюсь, совсем обнаглел. Да, и квартирку лучше бы снять не на наше имя, а на твоё (чтобы мафия не придиралась). Найдётся ли нам уголок в столице? А не найдётся — я не забыл ночи на жёстких вокзальных скамейках, вонь от портянок ближайших соседей, безобразные выражения на многих лицах и языках, — ничего, как-нибудь справимся.

4. А лыжи, торчащие из сугроба, я, признаюсь, совсем не помню. Не мог бы ты описать их подробнее? Обнимаю справа и слева.

Макеев

История с лыжами случилась в те далеко отлетевшие годы, когда вы, ещё граждане СССР, то есть ещё приличные люди, а не предатели и отщепенцы, решили на лыжах покататься, а лыж у вас, надо же, не оказалось. Я вызвался помочь в приобретении. Признаюсь, в то время в Москве меня знали, как самого лучшего специалиста по части покупки древесных лыж. И вот мы пришли в магазин, покопались в не самом обильном ассортименте, примерили в длину и ширину, оглядели поверхностно и в глубину, усомнились, ещё раз всё перемерили, и ты слегка дрожащей рукой вытащил кошелёк. Помню твоё удовлетворение внешним качеством этих лыж. Ты даже, подав документы в ОВИР, говорил, что возьмёшь эти лыжи в Америку.

Тут же, с лыжами наперевес мы отправились в парк Сокольники, в ту зиму обильно засыпанный снегом. На плече у тебя висела сумка, и по тому, как ты был искривлён, было видно, что сумка тяжёлая. О сумке я вопросы не задавал, так как ничуть не сомневался в том, что её, пусть и чрезмерно, наполняли выпивки и закуски, которыми ты намеревался отметить покупку двух пар лыж и тем самым меня отблагодарить. Меня только несколько раздражало то, что ты часто ронял лыжи, и сам за ними не наклонялся, поскольку тебе мешала сумка.

Ну ладно. Добрались мы до парка, такого тихого и пустынного, что наши следы в глубоком снегу были единственными следами. В глубине парка остановились, сначала у скульптуры «Девушка с веслом», потом перешли к «Пионеру с горном», поскольку там было как-то уютнее. Растоптали в снегу небольшую площадку, лыжи пристроили в сугроб, ты раскрыл сумку и вместо водки вытащил толстую пачку бумаг.

— Вот, — сказал ты, — будем жечь костёр.

Идею костра я бурно одобрил, — согреваться, так лучше со всех сторон, то есть снаружи и изнутри. Костёр разгорелся, и ты стал бросать в него чем-то исписанные листы.

— Что ты сжигаешь? — спросил я. — Любовную переписку? Какая-то баба тебя бросила?

— Да нет, — отмахнулся ты. — Это рукописи.

Всю мою сознательную жизнь меня терзала история Гоголя, велевшего мальчику Василию бросить в огонь второй том «Мёртвых душ». Рванувшись к тебе, я вырвал бумаги.

— Через мой труп! — я закричал, и дружное карканье ворон подтвердило моё желание лучше погибнуть тут же, на месте, чем позволить талантливому приятелю сжечь литературные сочинения любого, пусть даже плохого качества.

— Да шучу, — засмеялся ты. — Я сжигаю старые черновики.

С этим мы вытащили бутылки, ты — бутылку водки из сумки, я — армянский коньяк из куртки, постелили на снег старую клеёнку, тоже оказавшуюся в сумке, разложили на ней рижские шпроты, хлеба буханку и конфеты (кажется, «Ну-ка, отними!»). Пили, конечно, из горла, не задумываясь о граммах. Считаю, что день того события был одним из лучших дней жизни. А лыжи мы в парке так и забыли. Утром, оправившись от перебора, ты вспомнил про лыжи, ринулся в парк, но не нашёл то именно место, где мы отмечали покупку лыж. Парк-то, Сокольники, очень большой, я сам там однажды заблудился.