Александр Мигунов - Сказки русского ресторана

Он постоял, глядя вслед девице, убегавшей, как будто бы, от зверя. По дороге в метро он зашёл в гастроном, купил там дешёвого портвейна, прямо на улице выпил всё. Сходя с эскалатора метро, он споткнулся о сумку бабки, которая внезапно остановилась, чтоб оглядеться по сторонам, рухнул на бабку, и та рухнула, и обернувшая их толпа обложила его пьяницей, идиотом, и менее приличными словами. Добравшись до комнаты в общежитии, он всё ещё дрожал от пережитого. Жаль, не купил ещё портвейна, — подумал он и глянул под стол, где давно накапливались бутылки из-под разного алкоголя. Большинство были выпиты Семёном, с которым Марк делил эту комнату. Он встряхнул несколько пустышек, надеясь на какие-то остатки, а потом, неожиданно для себя, с силой швырнул бутылку в стену. Вслед бросил ещё. И ещё одну. И дальше не мог остановиться. Комната звенела и грохотала, осколки стекла летали по комнате. Один зацепил его лицо, и капли крови неисправимо запятнали его лучшую рубашку, предназначенную для свиданий. Позже, вспоминая этот день, он удивлялся себе самому. Он никогда не подозревал, что может дойти до такого бешенства, и что способен даже убить. И ещё он задумался о том, что и другие люди, наверно, далеко не всё о себе знают.

Впрочем, период его неудач с полом, именуемым прекрасным, длился хоть долго, но не вечность. Чего только судьба не выкаблучивает, и с Марком она вытворила такое, что он неожиданно прославился в узкой среде своих однокурсниц. И пусть та слава была сомнительной, горьковатой, часто насмешливой, но почти из любой славы изобретательный человек может извлечь для себя выгоду. И он эту выгоду извлёк, можно сказать, на всю катушку.

— Прошу извинить, — сказал Иофилов, возникший опять у стола Жидкова, которого выстрел сначала взбодрил, а потом спровоцировал грустные мысли о ненадёжности бытия. «Вот, — думал он, — сидишь в ресторане, пьёшь водку, танцуешь, болтаешь с приятелями, хохочешь, грезишь о девке неподалёку, стрельнувшей в тебя прелестными глазками, и вдруг тебе в лоб влетает пуля…».

— Я, собственно, вот почему беспокою, — продолжал тем временем Иофилов. — Когда мы беседовали о Макееве, я совершенно забыл о том, что в кармане моём завалялось письмо, которое вы ему написали, и к письму была приложена глава из какого-то произведения. То ли вы это обронили, то ли не знаю, что случилось, но я однажды письмо подобрал, гуляя весной по московскому парку. Я бы бумаг этих не заметил, если б внимание не привлекла бетонная скульптура «Пионер с горном». Задумался я, на неё глядя, о том, как много всего уродливого человечество сотворило, и при этом назвало это уродство произведениями искусства. Чтобы как следует поразмышлять, я сел на скамеечку напротив, с неудовольствием оглядел захламлённую территорию с остатками старого костра, консервной банкой, пустыми бутылками из-под водки и дешёвого коньяка, жёлтыми обёртками от конфет «А ну-ка, отними!» и листками потрёпанной бумаги, на которых было что-то напечатано. Решив поглядеть, что там написано, я подобрал один листок. Увидев, что это часть рассказа, я подобрал остальные листки и сложил их все по порядку. На первой странице, в обращении к тому, кому письмо адресовалось, стояла фамилия Макеев . Но я тому значения не придал, — мало ль на этом свете Макеевых. Я пробежал письмо до конца и набрёл на вашу фамилию. Вот, пожалуйста, ваше письмо и к нему приложенное сочинение.

Жидков, позабыв сказать спасибо, вцепился в нижеследующие строчки:

«Достоуважаемый Макеев! В связи с надвигающейся проблемой, характерной для многих беллетристов, суть которой точнее всего раскрывают слова зайти в тупик , я предлагаю отставить временно „Переписку ДД“ и начать нечто другое.

Как-то, в качестве вашего гостя, мне посчастливилось ознакомиться со списком редких болезней, который, как вы меня уверяли, составили лично вы (что невозможно, впрочем, проверить). Признаюсь, я мало что запомнил, а если быть более откровенным, я из всего вашего списка запомнил только одну болезнь с сокращённым названием „Х.Э.“

Ладно бы просто запомнил, и всё тут. Нет, лезла в голову — кстати, некстати, и чего было больше, право, не знаю. А однажды ночью так возбудила, что пришлось свесить ноги с кровати, сунуть их в шлёпанцы и пойти, стараясь не очень шаркать подошвами, чтобы супруга не проснулась. И вот, добравшись до клавиатуры, я не вернулся в постель до тех пор, пока не озаглавил наш новый труд: „Энциклопедия редких болезней“».

Позже, по капелькам разных мыслей, возникла и первая статья к болезни с названием «Х.Э.» Статья эта, подчёркиваю, сырая, и потому прошу убедительно, пока её нигде не публиковать (тем более, признаюсь по секрету, статья эта может стать рассказом или даже войти в роман, который я иногда пописываю). Попутно: ценя ваши таланты, хотелось бы их употребить на дальнейшее развитие статьи. Возможно, вы, как петух востроглазый, глянете на ниже следующее сочинение, так по-особому выгнув голову, и с такими мудрыми комментариями, что Ай да Макеев! воскликнет Жидков. Итак, вот эта статья:

«Марк ходил мыться в душ общежития, когда на всех четырёх этажах была тихая пустота — студенты уезжали на занятия, уборщицы в тот день не прибирались, а рослая угрюмая комендантша не болталась по коридорам, а тихо постанывала в кабинете в компании какого-нибудь мужика, который к общежитию не имел ни малейшего отношения. Кроме того, что душ без свидетелей помогал скрывать особенность организма, внешне выражающуюся на теле, Марк сочетал водные процедуры с утолением того голода, от которого никто не умирает, даже если он длится годами, но который хочется утолять, и по возможности почаще.

Как-то после такого душа Марк немного усталой походкой воротился в свою комнату, в которой по всем его расчётам никто не должен был находиться, сбросил халат и услышал щелчок, который способны издавать только затворы фотокамер. Тут же ещё один щелчок, и из-за шкафа, ухмыляясь, вышел Семён, сосед по комнате. Ухмылка соседа была сложнее, чем если бы он сфотографировал только голое тело соседа — ему повезло поймать момент, оказавшийся лучше ожидаемого, и он немедленно стал обдумывать, как обратить обычную шутку в дополнение к мизерной стипендии.

Вот тут-то и кстати на свет вытащить деликатную особенность организма, внешне выражающуюся на теле, которая, если её умолчать, не позволит раскрыть характер героя в желанной критикам полноте. (А критикам что главное в произведении? Язык? Философская глубина? Поэтичность? Новаторство? Оригинальность? Да нет, для них всё это второстепенно. Для критиков главное — характер ). Эта особенность в том заключалась, что Марк родился и дальше жил с не прекращавшейся эрекцией. То есть эрекция, похоже, отчего-то возникла в утробе матери, потом должна была прекратиться, но что-то в организме не совпало, не хватило какого-то вещества, либо, напротив, возник излишек (потом некоторые врачи склонялись к последнему, к излишку мужского гормона тестостерона) , и с тех пор эрекция не прекращалась.