Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

– Привет, заяц! А ты чего в тонкой куртке?

– Тепло, мамусь, – Юлька потянула ее к креслу в самом углу вестибюля, словно хотела спрятать от посторонних глаз, потом повернулась ко мне: – Пап, ты чего? Иди к нам!

Я подошел ближе, посмотрел на севшую в кресло жену:

– Привет. Как здоровье?

– Спасибо, не хуже, – она улыбнулась, но улыбка вышла какая-то искусственная, и Марья сама это поняла, нахмурилась, чуть прикусив губу.

Юлька тараторила об уроках, о танцах, о какой-то Дашке, видимо, однокласснице, с которой она поссорилась сегодня на перемене, Марья внимательно слушала, изредка задавала дочери какие-то вопросы, а я стоял как баран, не зная, как вести себя. И сделал самую глупую вещь, на какую только был способен – спросил о деньгах. Причем не предложил, а именно спросил – нужны ли, и Марья, подняв на меня глаза, только отрицательно качнула головой:

– Спасибо, нет.

Я уже клял себя последними словами за этот вопрос, нужно просто отвезти деньги теще и попросить не говорить, откуда они, иначе Марья не возьмет. А деньги нужны, это же очевидно – препараты стоят дорого, срок лечения длительный, а если предложат оперироваться, то их нужно будет еще больше. И еще глядя на разговаривающую с дочерью жену, я понял вдруг, что все это – и халат, и губная помада, и прическа, и даже улыбки натянутые – все это делается для Юльки. Для того, чтобы ранимая и впечатлительная девочка думала, что у нее, Марьи, все нормально. А на самом деле ей плохо, я даже так это вижу – вон лоб весь испариной покрылся, и руки она в рукава спрятала, значит, морозит ее.

– Юль, пора домой, – я решил, что хватит уже на сегодня. – Ты после тренировки, не ела еще ничего.

– Да-да, – встрепенулась Марья, глянув в мою сторону с благодарностью. – Вы езжайте домой, мне скоро капельницу делать будут…

И я понял, что она устала, хочет лечь, но боится обидеть ребенка, и теперь рада моим словам и возможности уйти в палату и отдохнуть. Юлька с сожалением оторвалась от матери, взяла у меня из рук пакет и назидательным тоном сказала:

– Мама, если ты не съешь яблоки до завтра, я обижусь. Мы с папой весь рынок обошли, чтобы такие купить, как ты любишь.

И Марья послушно кивнула головой:

– Хорошо, заяц, спасибо.

– Я проверю! – пригрозила Юлька шутливо.

Я потянул ее за рукав курточки, и она пошла, оглядываясь на ходу. Марья продолжала стоять посреди вестибюля, держа в руке пакет с просвечивающими через целлофан красными яблоками…

В машине девочка вдруг заплакала, и я даже растерялся немного:

– Юлька, что случилось?

– Ты видел… – захлебывалась слезами дочь. – Видел… как она похудела? А видел, какие рядом с нами сидели девушки? Мама тоже будет такая…

Действительно, возле нас в вестибюле сидели две девчонки лет по восемнадцать-двадцать с мамами. Одинаковые до ужаса – землистого оттенка лица, поразительная худоба… И парики. Искусственные, плохого качества парики, купленные явно на китайской барахолке, свалявшиеся от носки. Обе девочки жались к своим мамам и напоминали синих, ощипанных бройлеров… Мне тоже стало не по себе от этого зрелища, я вдруг ощутил себя просто непристойно здоровым, цветущим даже. И разозлился от этого.

Кое-как успокоив плачущую Юльку, я в душе дал себе слово больше ни за что не ездить в это жуткое место, именуемое Краевым онкодиспансером.

Оксана.

Облегчения не наступило. Наоборот, стало еще тяжелее. Максим постоянно спрашивал об отце, пришлось сказать, что Даниил в командировке (о, эта банальная, но, увы, вечная отговорка одиноких матерей!). Сын вроде успокоился, занялся уроками – каждый день приходила учительница, объясняла ему пропущенный материал, давала задания. Ходить в школу Максим по-прежнему отказывался, зеркала в нашей квартире оставались задрапированными. Даже зубы по утрам сын чистил, не глядя в зеркало «мойдодыра». У меня сжималось сердце, когда ребенок начинал философствовать на тему уродства и дальнейшей жизни с «таким лицом, как у орка». Спасибо дядюшке Толкиену, познакомил со всякой нечистью…

– Сынок, это ведь можно исправить, – пробовала объяснить я, но Максим не желал слушать:

– Я не хочу лечиться!

Свекор в ответ на мои просьбы поговорить с внуком откликался с готовностью, однако Максим и с дедом не желал обсуждать возможности операции. Только Даниил – и я это хорошо знала – мог изменить что-то в этой ситуации, но его не было. Я даже не знала точно, где он живет, скорее всего, у дядьки. И я решилась просить его о помощи, решилась ради Максима, ради того, чтобы ребенок смог нормально учиться, чтобы ходил в школу, как все его одноклассники, а не просиживал денно и нощно за компьютером. Было и еще кое-что – я нашла в его столе альбом с рисунками и поразилась тематике. С листов на меня глядели ужаснейшие монстры с длинными клыками, с лицами, искаженными в злобных гримасах, с когтями, с которых капала алая кровь. Все было выполнено черным карандашом, и только эти кровавые капли бросались в глаза вызывающей яркостью. Мне стало страшно – ведь это же ненормально, когда семилетний мальчик рисует такое.

Набрав номер, я долго ждала ответа, наконец, раздался голос мужа:

– Привет! Говори, что у тебя, меня в операционную вызывают.

– Даниил… я не стала бы звонить тебе, если бы не это… – но он прервал мои излияния:

– Я же просил – скорее говори, у меня больной на столе!

– Я прошу тебя прийти, это касается Максима…

– Хорошо, я приеду вечером, – нетерпеливо отозвался Даниил. – Все?

– Да.

В трубке послышались гудки, и я почувствовала досаду – вышло так, словно я воспользовалась болезнью ребенка, чтобы залучить Даниила домой. Но если бы я знала, что мне делать, как помочь сыну, то и не позвонила бы.

Городницкий приехал около восьми, я уже и не ждала. Войдя в квартиру, он даже не взглянул на меня, сразу прошел в детскую и закрыл за собой дверь, оставшись вдвоем с Максимом. Они общались больше часа, я не находила себе места от желания узнать, что же именно они так увлеченно обсуждают. Наконец в кухне появился сын, улыбающийся и довольный:

– Мам, ты нас покормишь? Папа с дороги, наверное, голодный.

Я поняла, что Городницкий тоже использовал легенду с командировкой, и теперь придется делать вид, что так оно и было. Я накрыла на стол, Даниил, как ни в чем не бывало, сел на свое место, подмигнул Максиму, и тот подмигнул в ответ. Меня муж старательно игнорировал, общался только с ребенком, не замечая моих попыток вставить слово в их беседу.

Когда же Максим, наконец, улегся спать, Даниил засобирался уходить.

– Подожди! – я решительно преградила ему путь к двери. – Мы не поговорили.

– Не о чем, – спокойно отрезал он.

– То есть? – растерялась я. – Ведь я просила тебя приехать…