Марина Крамер - Удержи меня [СИ litres с оптимизированной обложкой]

– В понедельник. Я и хотела попросить тебя… Понимаешь, мама не может отпрашиваться с работы каждый день, а у Юльки по две тренировки, ее нужно покормить между…

– Ты так себя ведешь сейчас, как будто я чужой человек, – перебил я с обидой. – Она и моя дочь тоже! Если надо, я буду возить ее. Только… ты ведь понимаешь, что я живу не дома…

– Да-да, конечно, – заторопилась Марья. – Ты можешь жить здесь, я не против…

– И ведь к тебе тоже кто-то должен ездить, – продолжал я, внимательно глядя в ее бледное лицо. – После операции кто-то должен быть рядом…

– Я еще не решила, соглашусь ли. Я боюсь! – это вырвалось у нее непроизвольно, я видел, что она не хотела обсуждать со мной эту тему, но именно страх заставил ее.

– Маш… ты ведь не маленькая, – я встал и подошел к ней, поддавшись какому-то порыву, желанию защитить ее, поддержать, обнял, чувствуя, как под руками вздрагивают ее худые плечи. – Ну, Марья… не надо! – но она продолжала беззвучно плакать, пряча глаза.

Я почувствовал, что мы не одни в кухне, обернулся и увидел Юльку, прижавшуюся к дверному косяку и тоже вытирающую красные и мокрые от слез глаза.

Маша.

Всегда надеешься, что этот день не настанет. Но чудес не бывает… И нужно вылезать из-под одеяла, собираться и… ехать.

Юлька завтракала, пряча от меня зареванные за ночь глаза, давилась овсянкой и шмыгала носом.

– Юль, – я села рядом, обняла ее, прижав к себе. – Ну, не плачь, я тебя прошу! Я ведь не уезжаю никуда, мы по телефону будем разговаривать…

Дочь вцепилась в мой свитер и часто задышала, пытаясь подавить подступившие слезы. Я гладила ее по волосам, гладко забранным в шишку, а она продолжала бороться с истерикой, не желая расстраивать меня.

– Заяц, не надо… Ты ведь понимаешь, что мне нужно в больницу, только так я смогу вылечиться… – я подняла за подбородок ее голову, поцеловала в нос. – А ты поживешь у бабушки, и папа тебя на тренировки будет возить…

Юлька кивала, соглашаясь, но в глазах все равно была такая тоска, что мне стало совсем невыносимо. Чертова болезнь, заставляющая меня бросать единственную дочь…

Звонок Артема прервал наше затянувшееся прощание, я помогла Юльке одеться, еще раз поцеловала ее и пообещала позвонить ей сразу, как только она вернется из школы. Когда дверь за дочерью закрылась, я тоже начала одеваться. Конечно, я могла попросить Даниила отвезти меня, но сейчас почему-то мне меньше всего на свете был нужен Даниил Городницкий с его сочувствием. Не знаю, почему, но в последнее время мне стали неприятны встречи с ним. Я чувствовала свою вину перед его сыном, перед женой, оказавшейся обычной, доброй девахой, которую регулярно обманывает красавчик-муж. С моей помощью.

Я вздохнула, подняла пакет с вещами, взяла с полки у зеркала сумку и ключи и вышла на площадку.

…Лаврушин ждал меня в приемном покое, когда я вошла, сразу поволок в пропускник, оформил историю болезни без лишних проволочек и сам отвел в отделение. Палата оказалась чуть ли не элитная – вместо восьми человек – всего четверо, правда, помещение было рассчитано только на две койки, ну, да ладно, что ж теперь. Это все равно лучше, чем огромная общая. Моя койка оказалась у окна, из которого безбожно дуло, в связи с чем на подоконнике красовалось старое клетчатое одеяло, призванное хоть как-то уменьшить сквозняк. Кроме меня, в палате находились две женщины лет шестидесяти и молодая девочка, почти подросток. Она первая ответила на мое приветствие и сразу начала знакомиться:

– Здравствуйте! Я Оля.

– Маша.

Пока я разбирала свои вещи, она, присев на краешек моей кровати, расспрашивала о диагнозе и предыдущем лечении. Эти разговоры были неизбежны – нам предстояло провести в палате много времени, придется как-то общаться, не молчать же все время. Вскоре опять пришел Лаврушин, увел меня в отделение диагностики. Опять эти невыносимые процедуры, опять боль, кровь и страх. Хотя сейчас уже вряд ли кто-то скажет мне что-то новое…

До самого обеда я пробыла там, вернулась в палату уставшая и измученная, легла на кровать, отвернувшись лицом к стене. Так прошло какое-то время, потом я вспомнила, что должна позвонить Юльке. Достала телефон и села, накрыв ноги одеялом, набрала номер. Дочь ответила почти сразу:

– Алло! Мама, это ты?

– Да, заяц, я. Как ты? Как в школе?

– Все хорошо, ты не волнуйся! А у тебя как? В какой палате лежишь? Мы с бабушкой приедем к тебе завтра!

– Юленька, завтра не надо, не мотайтесь, я ведь только сегодня уехала. Лучше в выходной, чтобы бабушке с работы не отпрашиваться. Ты на тренировку идешь вечером?

– Да, сегодня прогон будет, – Юлька вздохнула. – Хоть бы Олег пришел, а то опять что-нибудь выдумает…

– Не волнуйся, придет. А забирать тебя кто будет?

– Бабушка. Папа не может сегодня, у него игра.

Ничего нового – с уходом из большого футбола Артем не утратил любви к нему и теперь часто играл за какую-нибудь команду на первенство города. Даже сейчас, когда ребенок остался фактически один, мой муж не мог пропустить игру. И после этого обвинял меня во всех смертных грехах…

– Ты позвони мне, когда вернешься, хорошо? – я почувствовала, что Юлька вот-вот заплачет, и перевела разговор на другую тему, начав болтать что-то.

Мы проговорили еще минут десять, и дочь спохватилась:

– Мама, мы так все деньги с телефона проговорим!

– Ничего. Ладно, Юляша, давай закругляться. Целую тебя.

– Пока, мамуся. Ты только не плачь, обещаешь?

– Хорошо, зайка, не буду.

Я убрала телефон под подушку и снова легла, накрывшись одеялом с головой. Еще даже день не прошел, а мне уже невыносимо… Кажется, я задремала, потому что, когда открыла глаза, за окном было совсем темно. Оля сидела на своей кровати, поджав ноги, и читала книгу, две другие соседки отсутствовали, видимо, к ним пришли посетители. Я потянулась и встала, размяла затекшие от неудобной позы ноги. Оля подняла глаза от книги:

– Везет тебе, спишь… а у меня бессонница, хотя должно быть наоборот.

– Ты давно здесь?

– Почти две недели. Говорят, вовремя обнаружили, метастазов нет.

– Раз нет, значит, все хорошо, – успокоила я. – Прооперируют, и все будет нормально. У меня вот тоже вроде бы ничего нет, кроме самой опухоли.

– А с кем ты по телефону разговаривала? – Оля уже отложила книгу, подвинулась ближе ко мне, положив подбородок на скрещенные на спинке кровати руки.

– С дочерью.

– Большая?

– Да, восемь лет. Через пару месяцев будет девять.

– И муж есть?

Я промолчала. Даже себе я уже не могла утвердительно ответить на этот вопрос – есть ли у меня муж. Официально – да, есть, но на самом-то деле… Уже давно нет ни какого мужа. И семьи нет, только дочь.

Отвернувшись к стене, я попыталась подумать о чем-нибудь другом, но это оказалось невозможно. Синяя крашеная стена на уровне спинки кровати была испещрена надписями, от чтения которых мне стало совсем дурно.