Дарья Сойфер - Укротить ловеласа

Надя наблюдала за торжеством любви, стоя чуть поодаль, у дверей в служебное помещение. Потягивала шипучий напиток, – содовую, конечно, не шампанское, с ним она предпочла расстаться навеки, – и тоже ощущала колкое прикосновение зависти. Надю, правда, смущали не фигура невесты и не широкие плечи жениха, которого отхватила счастливица. Нет, Надю заставляла вздыхать та грация, с которой невеста кружила себя и свое пышное белоснежное платье по танцевальной площадке. Сама бы Надя уже минимум трижды наступила на ногу жениху или на собственный подол, а стуком пяток давно заглушила бы музыку.

Что же касается музыки… Платон Надю тоже беспокоил. Сначала сама идея со свадьбой вызвала у него бурный протест. Платон кочевряжился, как ребенок, которому впихивают лекарство. Да-да, именно как то самое капризное чадо, которое родители дружно пытаются оседлать с пипеткой в зубах, пока на заднем фоне бабушка пританцовывает с бубнами.

Едва аккаунт стараниями Нади и Роминого кудесника расцвел пышным цветом, как Надя осознала, для чего нужны все эти гигабайты электронного почтового ящика. Получай она письма по старинке на бумаге, дома давно закончились бы свободные емкости. Писали все: новообретенные фанатки Платона, рекламодатели, блогеры, музыканты, люди, которые вдруг вспомнили, что когда-то ели с Платоном в одной школьной столовой, а потому считают себя его друзьями. Кстати, не одолжит ли Платон пару билетиков на очередной концерт?

За пару месяцев Надя научилась печатать со скоростью стенографистки и забила целую кучу шаблонных писем на самые разные темы. Однако предложение выступить на свадьбе выбивалось из них всех. И прежде всего – суммой гонорара. Надя знала, что ее агентство не поощряет таких мероприятий, но ведь никто и не предлагал проводить платеж официально. Супруга нефтяного магната подписалась на Платона одной из первых и воспылала к нему столь трепетными чувствами, что выбила из мужа пугающе щедрую награду за голову и виолончель Барабаша. По крайней мере, за их присутствие на свадьбе дочери.

Платон, конечно, тут же сказал, что его талант цвел не для чужих свадеб. И плевать ему на то, за сколько сребреников Надя хочет продать его игру. Наде же на сребреники было не совсем плевать, потому что даже на свой куцый процент – особенно если в обход конторы – она бы оплатила аренду квартиры. Месяца на три – это уж как пить дать. Но больше прельщало Надю даже не это, а те связи, которые сулило одноединственное мероприятие. Платону предстояло выступать с двумя оперными дивами, австрийским скрипачом и главным тенором Мариинки. И все это – перед заместителем министра культуры.

Как это часто бывает, нефтяники, насытившись земными благами, озаботились духовными. Заказали себе генеалогическое древо и обнаружили где-то в его ветвях мелкого дворянина. Возомнив себя тут же потомственными аристократами, они бросились спонсировать симфоническую музыку, а свадьбу решили провести под живое исполнение мировых классиков. И на всем этом торжестве Платону отводилась особая роль: он играл вальс для первого танца молодых.

Уговаривать его пришлось долго. Надя уже боялась, что придется силком вытаскивать его из квартиры, пока он будет руками и ногами цепляться за дверной косяк, привлекла даже на помощь Римму Ильиничну. У той деньги в жизни стояли на втором месте сразу после любимого сына. Вырастив в одиночку не в меру прожорливого мальчика, она как никто знала, как трудно бывает заработать на пропитание, и всю себя посвятила раскладыванию запасов по кубышкам. Лучше любого финансового аналитика она знала, в какую валюту и в какие акции надо инвестировать. И была, пожалуй, единственным знакомым Наде пенсионером, которая смотрела лишь два канала по телевизору: «Культуру» и «РБК».

Именно благодаря своей бережливости и экономической прозорливости Римма Ильинична купила Платону ту самую дорогущую виолончель, которую с легкостью можно было бы променять на квартиру в Подмосковье. И потому, узнав от Нади, от какого гонорара собирается отказаться Платон, стремглав примчалась к сыну, картинно схватилась за сердце и завела традиционную кантату на тему «Сколько стоят похороны безвременно ушедшей матери».

Мамин визит, однако, возымел на Платона прямо противоположное действие. Выставив убитую горем Римму Ильиничну, он отчитал Надю за предательство и длинный язык и сказал еще, что лучше пойдет играть с протянутой рукой на городскую площадь, но не станет исполнять какие-то свадебные хитульки перед чавкающими нуворишами. Правда, на вопрос Нади, чем именно он станет играть, если протянет руку, Платон ответить затруднился.

Убедить Платона смог, как ни странно, все тот же гонорар. Но уже та его часть, что полагалась Наде. Когда она разозлилась и ушла от Платона, хлопнув дверью, и заявила, что найдет себе клиента посговорчивее, он впервые за долгие годы приехал за ней в резиденцию Павленко. Там в тот день отмечали Машино поступление в институт. Собрались все: Дима с женой, которая из-за огромного живота по-пингвиньи переваливалась с ноги на ногу, Юля с мужем и всеми отпрысками, Рома с девушкой, которую он каким-то чудом подцепил на форуме гейм-дизайнеров, и, конечно, Машины школьные подружки. И это еще не считая старших Павленко и тети Нины, которая по такому случаю выбралась из Лобни и зачем-то подарила Маше две трехлитровые банки меда.

Ни перед одним концертом, ни в одном театральном буфете еще не бывало так людно. Платон, привыкший жить в собственной – спасибо любимой бабуле – однушке, потерял дар речи. Молчал, словно все вокруг разговаривали на английском.

– И вы все вместе живете?! – полушепотом выдохнул он, когда Надя протащила его сквозь тернии любопытных родственников в комнату и разгребла на диване чужие сумки, чтобы Платон мог присесть.

– Почти все, – Надя вздохнула, услышав очередной взрыв смеха из большой комнаты: у Юлиного старшего выпали передние молочные зубы, и стихи он теперь читал очень потешно.

– А почему ты квартиру-то себе не снимешь?

И вот тут рассмеялась уже сама Надя. Даже не так: она дьявольски расхохоталась прямо Платону в лицо.

– Почему?! – надсадно спросила она. – Ты правда не понимаешь?! Ты хоть знаешь, какая у меня зарплата?…

Выслушав тираду риторических вопросов, Платон печально сник, виновато вскинул брови и наконец произнес то, что изменило Надину жизнь:

– Ладно, бог с ним. Давай я сыграю на этой свадьбе.

И вот не прошло и трех недель, как Надя стояла на чужом пиру и вглядывалась в именитых гостей, прикидывая, кого из них обработать первым. Чувствовала себя погано, эдаким музыкальным сутенером, и побаивалась, что Платон не выдержит и, прикрываясь виолончелью, как щитом, сбежит.