Дарья Сойфер - Укротить ловеласа

В трубке воцарилась подозрительная тишина, потом в динамике зашуршало, видно, Наталья выдохнула прямо в микрофон.

– Надежда, вы производите впечатление обязательного человека, и я вам верю, но… Отсрочки – не в моих правилах. Я и так сдаю квартиру по хорошей цене, так что желающих у меня достаточно. Я выбрала вас, потому что вы вроде девушка приличная, без детей, животных, вредных привычек, и мне нравится, что вы следите за чистотой… Просто поймите и меня тоже, я плачу ипотеку, и в банке мне никто отсрочек не даст. И свободных денег у меня сейчас нет.

– Я понимаю, но я могла бы заплатить вам вместе с пенями… – Надя отчаянно вцепилась в гаджет.

В ответ Наталья цокнула языком и снова тяжко вздохнула.

– Вот что мне с вами делать? – протянула она, как школьная учительница, застукавшая двоечников под лестницей во время уроков.

«Понять и простить?» – хотела предложить Надя, но сдержалась.

– Давайте так, – сказала наконец хозяйка. – Я еще с мужем посоветуюсь и перезвоню вам вечером. Но если у вас есть возможность занять у кого-то или как-нибудь еще найти деньги… Я не хочу связываться с пенями. И если мы не найдем с вами выхода, мне, к сожалению, придется попросить вас освободить квартиру до конца недели.

– Хорошо, – глухо отозвалась Надя.

Хорошего, правда, в словах хозяйки не было ничего. Вообще. Следовало бы сказать «плохо» или даже «отвратительно», но родительское воспитание не позволяло.

Убрав телефон в сумочку, Надя обхватила голову руками. Говорят, безвыходных ситуаций не бывает. Возможно. Зато бывают такие выходы, в которые, чтобы протиснуться, надо сначала отпилить себе какую-нибудь конечность. И Надя не представляла, чем поступиться. Отдельным жильем, к которому она успела прикипеть? Гордостью? Унижаться и просить денег у братьев или сестер? Родители и без того получают мало. Машка – студентка, у Юли – дети, у Димы – тоже теперь ребенок, а это сплошные траты. Не скажешь же: «Я тут тебе на подарок скинулась, верни мне мои пять тысяч!» Да и не спасут они ни черта. Остается только Рома, а он, скорее всего, не даст. Сам ведь живет под маминой крышей и в упор не понимает, зачем спускать деньги на съемную квартиру.

– Считай, в дыру выбрасываешь! – фыркнул он, когда Надя сообщила семейству, что переезжает. И что, признаваться ему, что он был прав?

Ну почему, почему Наде не работалось с Платоном? Жила бы сейчас, горя не знала. Да, с мигренью и полным набором нервных тиков, зато в своей квартире. Ну, поцеловал он ее. Подумаешь! Какая разница, что она почувствовала в тот момент, если он спустя пару дней по уши втрескался в Ларионову? О том поцелуе в любом случае пришлось бы забыть, а так хоть у Нади была бы сейчас зарплата. И Платон не бросил бы музыку, уж об этом бы она позаботилась…

– Молодой человек! – Надя вскинула голову и обратилась к высокому курильщику.

– Да?

– А знаете что, можете меня все-таки угостить?

– Уверены? – его брови удивленно приподнялись над очками.

– Как никогда, – мрачно произнесла Надя. Если повезет, сигареты убьют ее до того, как придет время платить за квартиру. И Игорь тогда сможет перед концертом сказать что-то вроде: «В память о моей хорошей подруге…» Такие вещи всегда звучат трогательно и цепляют аудиторию. Да, в Интернете оценят.

Очкарик снова протянул пачку с жуткой фотографией сгнивших зубов, и Надя, вздрогнув, вытащила дрожащими пальцами орудие медленного суицида. Прикурила от зажигалки, с непривычки вдохнула слишком глубоко и закашлялась.

– Спасибо, – просипела она с трудом.

– С ума сошла?! – раздался над ухом знакомый голос. Надя не успела даже разглядеть в дыму лицо Платона, как он уже выбил сигарету из ее руки. – Ты чего?!

Откашлявшись, Надя в недоумении уставилась на борца за здоровый образ жизни. Выглядел он куда лучше, чем в их последнюю встречу: от щетины не осталось и следа, волосы были уложены, а сияющая белизной рубашка застегнута на все пуговицы. Будто Платон вернулся в прошлое и явился в альма матер на очередной экзамен.

– Это ты чего! – вырвалось у Нади. – Это мне решать, сходить с ума или нет.

– Так, уйди отсюда и не трави людей, – бросил Платон очкарику, и тот, мгновенно оценив расклад сил, растворился в облаке дыма. – И? – Платон уселся рядом с Надей, прислонив виолончель к скамейке. – Не хочешь объяснить, что происходит?

– День плохой, – неохотно призналась Надя. – Не одному тебе позволено хандрить.

– Но сигареты?! – Платон с отвращением поморщился. – Чем ты думала? Если ты собираешься… – он замялся на мгновение. – Ну, завести семью… Короче, нельзя так.

И хоть семью Надя заводить в ближайшем будущем не планировала, в глубине души она понимала, что Платон прав. Упадническими выходками ситуацию было не спасти, но силы бороться и двигаться вперед кончились.

– Что ты тут делаешь? – спросила Надя, глядя на белесые голубиные пятна на коленях и плечах Петра Ильича Чайковского.

– Прислушался к совету одного хорошего друга, – улыбнулся Платон. – Умылся, побрился, позанимался. И решил вот заскочить к Эрлиху.

– Зачем?

– Ну, во-первых, повидать старика. А во-вторых, посоветоваться… У меня со Стравинским были проблемы, не нравилось, как звучит, хоть убейся. Владимир Семенович подсказал пару штрихов, теперь совсем другое дело… А у тебя что?

Надя и не знала, верить своим ушам или нет. Платон всегда ворчал в адрес своего консерваторского педагога, а тут вдруг сам приехал за советом. Или он и вправду решил начать с чистого листа, или от бесконечных видеоигр у него поехала крыша.

– Постой, ты все-таки решил не отменять концерты? – прищурилась Надя.

– Не все. Оставил три самых важных, хочу нормально подготовиться. Меня достали эти комментарии, что я выезжаю только за счет смазливой физиономии. Взялся за Шостаковича и Стравинского, и пусть все утрутся.

– Лиза, наверное, бесится…

– К черту Лизу! – неожиданно резко ответил Платон. – Я решил уйти от нее и от Воскобойникова. Без тебя с ними работать никакого толку. И никакого удовольствия, – он серьезно посмотрел Наде в глаза, и у нее защемило в груди. На мгновение между ними будто протянулись невидимые струны и зазвенели от напряжения. Надя сглотнула и заставила себя стряхнуть секундное наваждение. – Прости, – Платон словно почувствовал ее замешательство, опустил взгляд и стряхнул со штанины пылинку.

– А как же… – Надя отчего-то разволновалась и теперь не знала, как себя вести и куда деть руки, а потому неловко сложила их на сумочке. – Как же неустойки?

– Заплатил, – отозвался Платон, даже не глядя в ее сторону. – С меня не убудет, еще заработаю.

Над скамейкой повисла неловкая пауза, Надя лихорадочно соображала, что сказать, но слова путались и казались ей безвкусными и пустыми, как картонка.