Евгений Гришковец - Узелки

Не знаю, сколько продолжалась моя и папина неподвижность. Мне показалось, долго. Я терпел. Главная трудность заключалась даже не в том, что нельзя было шевелиться, а в том, что я не знал, куда мне смотреть, за чем наблюдать.

Первым зашевелился и зашелестел курткой папа. Он достал пачку сигарет, вынул из неё одну, щёлкнул зажигалкой и закурил. Все его движения казались очень громкими.

Теперь мне было не на что смотреть. Я стал смотреть на то, как папа курит, как огонёк его сигареты становится ярким и тускнеет, как струится дым от огонька сначала прямой, вертикальной белой струйкой, а потом начинает извиваться, как папа выдыхает облачка тумана и как медленно сгорает, сокращается сигарета. Папа пару раз стряхнул пепел.

– Так, так, так, – вдруг тихонечко сам себе пробормотал папа, не вынимая сигарету изо рта. – Ну-ка, ну-ка…

Он подался вперёд и медленно потянулся рукой к удочке.

– Давай, родная… Давай, – шептал он, глядя куда-то не моргая. – Ну, давай… Ну, ещё…

Вдруг он резко схватил удочку, сильным движением рванул её вверх, раздался плеск, папа вскочил на ноги, удочка согнулась, всплеснула сильнее, тонкий конец дрожал и гнулся…

И вот из воды вся в брызгах вылетела рыба, трепещущая, блестящая, с растопыренными во все стороны плавниками… Огромная. Самая большая живая рыба, которую я видел в своей жизни. Я тоже вскочил со своего ведёрка.

А рыба пролетела по воздуху и угодила прямо папе в руку.

– Есть! – почти в полный голос сказал папа. – Поздравляю, сынок!.. Это твоя!.. Она к тебе приплыла…

Где-то зашелестела трава, в тумане появилась высокая тёмная фигура, ещё миг – и к моему папе подошёл чужой папа…

– Ну что, поймал? – громким шёпотом спросил он. – Первая? У меня тишина.

– Вот, – ответил папа и показал зажатую в руке рыбу, которая била хвостом.

– Хорошая краснопёрка! – сказал чужой папа и увидел меня. – А, так тут у тебя вон какой рыбак! Всё понятно! Вся рыба ваша…

Я стоял, наполненный огромным и честно заслуженным счастьем…

После этого папа взял ведро, зачерпнул воды и пустил туда рыбу. Мне он постелил на траву свою куртку. Но я не сел на неё. Я примостился возле ведра на корточки и смотрел на шевелящую плавниками рыбу. Она была интереснее всех рыб, обитавших в бабушкином аквариуме. И ценнее. Я готов был смотреть на неё всегда.

Папа уже снова сидел в своей устремлённой вперёд позе и курил. Я сунул руку в ведро. Рыба мощно всплеснула и заметалась.

– Не балуйся… Не надо её трогать, – сказал папа почти бесшумно, но строго, не глянув в мою сторону.

Он поймал ещё рыб тогда. Все они были поменьше первой, но прекрасные. Как и когда улетел и исчез туман, я не заметил. Помню, что в какой-то момент стало солнечно и жарко. Тогда же во мне пропало желание соблюдать молчание и неподвижность. Да и папа перестал сидеть в одной позе. Он вставал, потягивался. Несколько раз он обменялся громкими фразами с находящимися где-то поодаль чужими папами. Те громко ответили. Я стал прохаживаться у кромки воды. Нестерпимо захотелось бросить в воду камень.

– Ну, сынок, наверное, будем сматывать удочки, – наконец сказал он обычным своим голосом. – Мама заждалась нас… Я скажу ей, какой ты молодец…

Я подошёл к ведру с рыбами и глянул в него. Самая первая и большая плавала на поверхности белым брюхом вверх. Она была прямая и неподвижная. Отец тоже глянул в ведро.

– Да-а-а… Эти рыбы долго в воде не живут… – сказал он. – Им нужно в речку.

– Она уснула? – спросил я дрогнувшим голосом.

– Рыба? Она, сынок… Да… Уснула… Рыбы засыпают…

Неуверенность папиного ответа меня насторожила.

– А если её отпустить в речку, она проснётся? – совсем недоверчиво спросил я.

– Мы не будем её отпускать, сынок… Она сейчас не проснётся… Отнесём её маме… Мама лучше знает…

Та рыба не проснулась. Не успела. Вскоре после того, как мы вернулись к палаткам, я увидел, что одна из чужих мам скребла её ножом. Потом она скребла и резала других рыб, которых поймал мой папа и чужие папы.

Однако вера в то, что именно рыбы не умирают, а засыпают, довольно долго теплилась во мне. Я же сам видел спящую в аквариуме рыбку, которая потом проснулась и резвилась.

Каждый раз, каждый раз, когда приходилось или приходится придумывать какую-то благую ложь, чтобы не травмировать детскую психику… Каждый раз я страшно остро вспоминаю уснувшую рыбу. Этот узел не развязать, как намертво запутавшуюся рыболовную леску.

И всегда, вспоминая спящую рыбу, я ясно понимаю, что ребёнок, которому я сочиняю какое-нибудь фантастическое объяснение того, что он случайно увидел во взрослом кино, или зачем кошка лежит на дороге, или почему про то, что он ел, сказали, что это был кролик… Я понимаю, что ребёнок мне доверяет, но не верит. Я вспоминаю ту рыбу и себя вспоминаю тоже. Вспоминаю своё сомнение, а потом открытие фактов родительской лжи. Помню всецело, но лгу.

А вечером того дня, который начался туманом и пойманной папой рыбой, мне тоже устроили рыбную ловлю.

Весь день я промаялся, спал, потом мне было скучно. Неуловимые насекомые так и оставались неуловимыми. К невзрослым чужих родителей я больше не лез, понимая бесполезность своих попыток принять участие в их затеях. Я попросту не мог их догнать. Погода не позволила купаться, и я приуныл.

Но потом, когда уже вечерело, папа срезал мне упругий прутик, очистил его от листиков и сказал, что это будет моя удочка. Я весь воспрял, опять стал серьёзным и собранным. Такой радости я не ожидал… Точнее, ожидал, но не знал, что она случится так скоро.

Прутик мой, конечно, был совсем коротким по сравнению с папиной складной удочкой, но он был мне по силам. Папа привязал к нему настоящую леску и наладил поплавок из бутылочной пробки, проткнутой спичкой. И крючок папа привязал. Я присутствовал и внимательно следил за приготовлением моей снасти. И помогал. Два раза подал папе ножик. А это было серьёзным делом. Ножи прежде мне в руки брать не разрешали, а тут папа попросил его подать.

Я изнемог от ожидания своей рыбалки. Но мне сказали, что надо подождать, потому что рыба ловится только утром и вечером, когда будет почти темно. От нетерпения я поминутно спрашивал маму, достаточно ли уже темно, и постоянно смотрел в вечернее небо, в котором тучи с одной стороны были розовые. Мама говорила, что ответ на мой вопрос знает папа. Но папа ушёл куда-то и унёс мою славную удочку. Я тогда весь извёлся.

– Ну! Готов? – радостно и громко спросил папа, вернувшись.

– Готов! – громко отрапортовал я и засуетился.

Надо было надеть сапоги, взять наживку и самое главное – ведро! Мне дали бидончик, но я решительно отказался и взял ведро, с которым рыбачил папа. Я собрался очень быстро. Взрослые наблюдали за этим и улыбались. Улыбалась даже чужая мама, которая мне не нравилась.