Евгений Гришковец - Узелки

– С Тихого океана, – отвечу я.

– Местный? – спросит он.

– Домой вернулся, – будет мой ответ.

– Неужели три года отслужил? – восхищённо поинтересуется таксист.

– Было дело, – усмехнувшись, отвечу я.

– Далеко плавал? – последует вопрос.

– Плавают «цветы» в проруби, а мы ходим, – отвечу я, глядя в окно.

– Нет, нет, – скажет таксист, когда подвезёт меня к дому, – я денег не возьму… С возвращением, земляк! Спасибо тебе! Я тоже служил, но не так, как ты… Счастливо!..

Во флотских экипажах ходили слухи, мифы и бытовали рассказы о том, что с моряков, вернувшихся домой, таксисты часто не берут деньги из уважения к лишнему году и суровой службе.

Помню, что иногда мне являлось просветление и я сам себе удивлялся, понимая, что никакой я не морской волк, что я нормальный молодой человек, студент, призванный на морскую службу из университета совершенно случайно, и что прийти в военной, пусть и красивой форме в свою альма-матер будет глупостью, что расхаживать по городу, демонстрируя свою бескозырку, значки и нашивки – это чёрт знает что… Но страстное желание пусть всего несколько дней собирать восхищённые взгляды брало верх над короткими вспышками здравого смысла. Сердце, моё юное сердце, жаждало награды за три года безрадостных испытаний. Скромной награды, но вожделенной. Не припомню, чтобы я чего-то так долго и страстно хотел в жизни.

Возвращался я домой в начале мая. Погода по всей моей долгой дороге стояла хорошая. Мне повезло.

Я решил возвращаться самолётом, хоть и предстояло совершить три пересадки. Мне не захотелось трястись поездом целых пять суток и тоже с пересадками. Мои сослуживцы категорически не одобрили такое моё решение.

Существовало общее морское мнение, что если ты отслужил три года, то дальше должен жить, что называется, на полную катушку, радоваться жизни и брать от неё всё, что пропустил за время службы. Поэтому полёт домой самолётом считался ничем не оправданным риском, глупостью, дурной спешкой… Мол, что за глупость, отслужить три года, а, возвращаясь домой, разбиться в самолёте. По всеобщему убеждению, необходимо было ехать поездом, чтобы гарантированно добраться живым. В этом негласном правиле выражалась огромная жажда жить… Все ребята страшно хотели настоящей жизни, которой ещё не успели попробовать… А ту, что у них была, напрочь забыли.

Но я твёрдо решил лететь самолётом. Министерство обороны выдало мне проездные документы на проезд поездом. Полёт на самолёте стоил существенно дороже. При покупке билета авиакомпания принимала мои дорожные документы с доплатой. Я долго копил деньги, и родители прислали недостающее.

Торжественного прощания с экипажем не получилось. Простился я с ребятами скомкано и буднично, это было обидно. Но у моих сослуживцев продолжалась повседневная военная жизнь, в которой не нашлось времени на церемонные проводы.

С нашей базы грузовик довёз меня до города Советская Гавань. Из города до аэродрома я доехал автобусом. Это был действительно аэродром, с грунтовой пыльной взлётно-посадочной полосой и сараем в качестве здания аэропорта. Ни в городе, ни в автобусе, ни на аэродроме никто на мою красивую форму внимания не обращал. Там таких, как я, было намного больше, чем собак.

На маленьком самолёте с двумя пропеллерами долетел до Хабаровска, откуда у меня был рейс в город Благовещенск. В аэропорту Хабаровска тесно толпились сплошные военные разных родов войск, которые прибывали со всей страны для несения службы на Дальнем Востоке или, как я, улетали куда-то. Моряков среди них была добрая половина.

В небольшом здании аэропорта Благовещенска мне пришлось ждать вылета в Новосибирск часов пять. Какое-то время я в том здании находился практически один. Несколько раз там у меня подолгу проверяли документы менявшиеся каждый час военные патрули. Никакого почтения моей морской форме они не выказали. Наоборот, сделали замечание за слишком широкие книзу брюки, явно не понимая матросского шика.

Невзирая на часовые пояса, которые работали на меня, в Новосибирск я прилетел уже к вечеру. Мне страшно хотелось умыться, побриться, переодеться, но нужно было ещё добраться до автовокзала и минимум четыре часа ехать автобусом до родного города. О том, чтобы присесть где-то и передохнуть, даже мысли не возникало. А вдруг задремлю! Спящий на скамейке моряк – что может быть позорнее?

По дороге из аэропорта на автобусную станцию, потом в очереди за билетами и во время ожидания отъезда я поймал на себе несколько любопытных взглядов. Это слегка согрело сердце, но совсем чуть-чуть. Взглядов было мало, да и я устал.

Когда подали автобус и к нему стали собираться люди, мои попутчики, вдруг к автоперрону подрулило такси. Водитель опустил стекло с пассажирской стороны и высунул в него лысую щекастую голову.

– Здорово, служивый! – на всю привокзальную площадь крикнул он. – Куда путь держишь?

Я указал на автобус. Таксист посмотрел и быстро прочитал табличку маршрута.

– Ну что?! Моряк на суше не дешёвка?! – ещё громче крикнул он. – Давай я тебя довезу с ветерком прямо до дверей… Недорого!..

Тут он назвал сумму, которой у меня и в помине не было. Вся площадь, все мои попутчики слышали то, что сказал таксист. Все, все, все смотрели на меня. Я почувствовал, что люто краснею. Не припомню, кого мне так же хотелось бы придушить, как тогда того гадкого таксиста… Не убить, а именно придушить, чтобы заткнулся…

– Проезжайте, – как можно хладнокровнее сказал я.

Настроение было испорчено, миф о благодарных морякам таксистах рухнул, и мне хотелось, чтобы никто на меня там не смотрел.

В родной город автобус въехал затемно. Меня не встречали. Я не сообщил о прибытии, хотел сделать сюрприз. Это тоже входило в план возвращения, обдуманный и передуманный бессчётное количество раз.

О том, как ехал домой с автовокзала по городу, как подходил к дому, поднимался на этаж… рассказывать нечего. Было сильное, головокружительное волнение, было оглушительное сердцебиение, была напряжённая мыслительная работа… Я заставлял себя понять, осознать, но главное – почувствовать, что то, чего я так ждал, к чему рвался всей душой, о чём думал все три года беспрерывно и видел на разные лады во сне… Моё возвращение домой как раз со мной и происходит.

Но я ничего особенного почувствовать не мог. Торжества, ликования сердца, неповторимости события не чувствовал. По дороге с автовокзала до дома я никого не повстречал, на меня никто не посмотрел, у подъезда никакие соседские парни с девчонками не ошивались, ни одного пьяного мужика на скамейке не сидело, ни единой соседке не приспичило вынести мусор, чтобы столкнуться со мной на лестнице.