Димфна Кьюсак - Солнце – это еще не все

Элис пошла за братом в холл, помогла ему надеть пальто и, смахивая с лацканов невидимые пылинки, вдруг сказала умоляюще:

– Тебе нужно новое пальто, Мартин. После твоего гриппа тебе следует очень беречься. Последний раз, когда я была в городе, у Рипса был очень хороший выбор. Прекрасный английский твид. Хочешь, я возьму несколько образчиков, когда буду там в следующий раз? Тогда они успеют сшить его до зимы.

Глядя, как она, наклонившись, проводит щеткой по полам его пальто. Мартин хмурился со смешанным чувством нежности и раздражения. Когда Элис выпрямилась, она не могла понять, улыбается ли он ей или ее обманывают вздернутые уголки его губ.

– Так ты окончательно решил не идти на вечер Розмари? – спросила она в десятый раз.

– Окончательно. Разве не довольно и того, что подарок для нее обошелся мне в десять гиней?

– В девять фунтов девятнадцать шиллингов шесть пенсов, – с упреком в голосе поправила Элис.

Лиз с папкой под мышкой скатилась вниз по лестнице, прыгая через две ступеньки и застегивая короткий кожаный жакет, покорно позволила Элис поцеловать себя в щеку и выбежала вслед за отцом.

– Будь ангелом, тетечка, зайди скажи Лайше, что я буду ждать ее в «Мэннинге» ровно в час! – крикнула она на ходу.

– Хорошо. Только не опаздывай сегодня. Я обещала Гвен прийти пораньше и помочь с ужином.

Лиз наморщила нос.

– Меня не жди. Мы с Лайшей где-нибудь перекусим.

Элис шла за ними по веранде и по садовой дорожке, мешая советы со словами ободрения. Мартин слегка наклонился, когда она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его, и уцепилась за его плечо, точно они расставались надолго. Он подчинился, понимая, что это не просто утреннее прощанье, но и выражение сочувствия, которое она больше никогда не осмелится выразить словами.

Потом он незаметно освободился от ее рук, двинувшись вперед. У калитки он остановился и оглянулся – но не на Элис, которая стояла возле камелии, посаженной их дедом восемьдесят лет назад, а на дом позади. В лучах утреннего солнца «Лавры» – массивные кирпичные стены, чугунное кружево балконной решетки и парапета, лабиринт печных труб и чердачных окон на крутой шиферной крыше – казались чем-то вечным и непреходящим. Какие бы разочарования ни принесла ему жизнь, ничто не могло отнять у него надежного уюта и безмятежности дома его матери, который был для него не только родным домом, но и убежищем.

В меняющемся мире Уголок оставался тихим оазисом, и там почтенные буржуазные семьи высоко держали знамя добродетелей своего класса. И в душе Мартина, не умирая, жила горечь сознания, что единственный скандал, разразившийся тут, был связан с ним самим. Жанетт ненавидела респектабельность и чопорность «Лавров». А ему они нравились. И он будет сохранять свой дом неизменным, пока у него хватит сил. В сумасшедшем водовороте современности человеку нужен оплот, а нет оплота надежнее дома, в который ты глубоко врос корнями.

Он был бы рад научить свою дочь чувствовать так же. Но современная молодежь презирала и отвергала всякие корни, как и еще многое из того, что его поколение считало священным.

С усилием, которое причинило ему почти физическую боль, он отвернулся от дома и поспешил за Лиз.

По газону, держа хвост торчком, с вызывающим мяуканьем проследовала Ли-Ли и вспрыгнула на плечо Элис, которая все еще стояла у калитки и глядела вслед Мартину и Лиз с такой томительной грустью, словно, исчезнув из виду, они лишались ее защиты. Если бы Элис когда-нибудь облекла эту мысль в слова, она первая презрительно улыбнулась бы подобной глупости: и Лиз и Мартин принадлежали к числу людей, не нуждающихся в защите, да и будь они другими, какую защиту могла бы предложить им она? Оба они были замкнутыми в себе и, на ее взгляд, холодными натурами. Иногда ей казалось, что она могла бы дать им теплоту, которой они были лишены.

В ту минуту, когда они скрылись за поворотом, в Уголок въехал незнакомый автомобиль кремового цвета, нагруженный багажом, и Элис задержалась у калитки, чтобы посмотреть, где он остановится. Гости редко приезжали сюда в этот час, и утреннюю тишину нарушали только фургоны молочника и булочника. Она надела очки и увидела, что машина медленно проезжает по кругу, а шофер смотрит на номера домов. Машина остановилась. Внезапно перед Элис возникло бородатое лицо. Мужчина за рулем наклонил голову, словно с ним поздоровались, улыбнулся неторопливой улыбкой и приподнял шляпу с узкими полями. Несомненно, иностранец.

– Извините, сударыня, мою смелость, но не смогли бы вы сказать мне, не дом ли это мистера Холлоуэя?

– Нет, нет, – ответила Элис, с сожалением вспоминая, что на ней комбинезон. – Вам нужен дом напротив. Номер седьмой. За домом доктора Мелдрема.

– Спасибо. Большое спасибо, – и, снова улыбнувшись своей медлительной улыбкой, он добавил: – Какая красивая кошка!

– Да, не правда ли?

– Очаровательная картина, – но он смотрел не на Ли-Ли.

Элис смущенно засмеялась.

– Дом напротив, вы сказали? – Он оглядел «Лавры». – Простите меня, если я позволю себе сказать: очень жаль.

Элис вздернула подбородок, и он поспешно добавил:

– Видите ли, он очень похож на мой собственный навеки потерянный дом, а это так много значит для изгнанника.

Он снова улыбнулся ей той же интимной улыбкой, снова приподнял шляпу, и автомобиль медленно отъехал.

Элис не сразу отошла от калитки. Уже давно ни один мужчина не смотрел на нее таким взглядом.

Длинные ноги Лиз в высоких сапожках мелькали над ступеньками вокзальной лестницы. Мартин, тяжело дыша, следовал за дочерью. Плечом к плечу они вскочили в поезд и опустились на свободное сиденье. Он совсем запыхался. Не следовало так бежать. Вот теперь закололо в боку.

Лиз развернула газету, и они продолжили чтение, которое вынуждены были прервать за завтраком.

Мартин пробегал глазами редакционную статью, не улавливая смысла. Разочарование стояло у него в горле, как застрявшая кость. На этот раз он был так уверен! Он так много и упорно работал, чтобы добиться этого назначения. Девлин говорил ему, что в Юридическом клубе его кандидатуру считают наиболее вероятной.

Он взвесил свои сильные и слабые стороны с такой же объективностью, с какой оценил бы показания свидетеля. Если взять все плюсы и минусы, он, во всяком случае, равен Маккормику. Как юрист он не хуже. «Нет, – сказал он себе с непривычной самоуверенностью, – гораздо лучше!» Да, бесспорно, Маккормик превосходит его как адвокат. Он в свое время тоже был принят в коллегию, но эта работа не пришлась ему по душе. Кроме того, к чему судье качества модного адвоката? Если бы он даже обладал актерскими способностями Маккормика, он считал бы себя не вправе пользоваться ими, чтобы воздействовать на присяжных, – ведь когда Маккормик выступает в суде, порой начинает казаться, будто ты смотришь кинофильм, а не присутствуешь при вершении правосудия. Само по себе такое актерство не противопоказано механизму судопроизводства и является его составной частью – той частью, за которую клиенты готовы дорого платить. Однако, на его взгляд, это не то качество, которое нужно хорошему судье.