Димфна Кьюсак - Солнце – это еще не все

– Я этого не замечал.

– Я спорил только о несущественном. Что же касается главного, я просто воздерживался от замечаний так же, как я никогда не возражал ни бабушке, ни дяде Руди. Но сейчас я хочу задать вам очень серьезный вопрос. Знаете ли вы, что на самом деле происходит в Клубе земляков?

Фон Рендт громко расхохотался.

– То же, что и во всех клубах мира, где собираются изгнанники. Мы пьем слишком много, а потому слишком много смеемся, рассказываем мужские анекдоты, хвастаемся своими победами над женщинами, поем свои песни. Или даже допиваемся до того, что плачем в тоске по родине, вспоминая об утраченном, und so weiter [27].

– Но почему вы ходите туда, а не в какой-нибудь безобидный немецкий или хорватский клуб? Там тоже много людей, которые тоскуют по родине, да и песен там поют не меньше.

– Вздор! Ты скоро предложишь мне вступить в этот паршивый клуб югославских переселенцев! – Фон Рендт сделал примирительный жест. – Мой милый мальчик, ты просто сентиментален. Пойми, у меня нет ничего общего с этими чувствительными иммигрантами, которым ничего не надо, кроме одного: ассимилироваться в Австралии. У нашего клуба иные цели. Все мы люди военные. Я буду с тобой откровенен, Иоганн. Я был и остаюсь военным. Вот почему меня тянет в общество этих людей. Я даже питаю симпатию к австралийским военным. Наши мысли работают в одном направлении. Нас не одурачить банальными разглагольствованиями о демократии. Мы знаем, что сила – это все. Вот эта убежденность и связывает меня с членами клуба.

– Вы не знали, что они нацисты?

– Ну, разумеется, некоторые состояли в дружественных рейху организациях. Уж не думаешь ли ты, что мы воевали без союзников? У меня были друзья в Венгрии – я бывал там еще до войны: знакомые румыны-железногвардейцы, поляки, которые нас поддерживали, ну и, конечно, усташи. Естественно, что усташи мне ближе всех, так как я родился в Хорватии. И цели у нас с ними одни и те же.

– А я думал, что славян вы презираете.

– Усташи – не славяне. Хорваты, как установили наши этнологи, происходят от готов. А ты когда-нибудь слыхал об Анте Павеличе и Артюковиче?

– Мне казалось, что это военные преступники! Бабушка очень рассердилась, когда дядя Руди послал им деньги в Калифорнию.

– Военные преступники? Этого понятия теперь не существует. Те, кого в сорок пятом называли военными преступниками, сегодня возглавляют НАТО. Вот так-то!

– Но насколько я знаю, усташи всегда были преступниками.

– И это все, что ты узнал от Руди о наших доблестных братьях по оружию?

– Дядя Карл, да это вы сентиментальны. Стоит самому отпетому убийце назвать вас своим Waffenbruder [28], и вы уже глядите на него сквозь розовые очки. Неужели вы в самом деле не понимаете, что члены этого клуба – оголтелые нацисты? Они просто опасны. Мне кажется, вы поступаете неосторожно, бывая там.

Фон Рендт сжал губы, но его голос по-прежнему оставался вкрадчивым.

– Дорогой племянник, не хочешь ли ты меня уверить, что за один вечер ты обнаружил нечто такое, чего я не смог увидеть за все время своего пребывания в клубе?

– Либо вы не очень наблюдательны, либо вчера они устроили что-то новое.

– Так что же они устроили вчера?

– Прием в честь русского, который во время войны служил нацистам.

Фон Рендт с улыбкой кивнул.

– Я его знаю. Мы прозвали его Старый Козак. Очень жаль, что я не мог быть там вчера. Колоритная фигура, правда?

– Дядя Карл, подумайте, что вы говорите! Ведь он же совершил предательство по отношению к союзникам, а Австралия тогда сражалась на стороне союзных держав.

– О, здесь все об этом давным-давно забыли.

– Но он же наемный поджигатель войны. Он опасен.

Фон Рендт с таинственным видом наклонился вперед.

– А как же, мой мальчик, он получил бы визу в Австралию, если бы правительство возражало против подобных лиц? И когда парни в нацистской форме устроили ему торжественную встречу в аэропорту, это ведь не вызывало никакого официального протеста, не так ли?

Но Иоганн отмахнулся от этого возражения.

– Это дело правительства, – сказал Иоганн. – Если оно не видит, что происходит у него под носом, почему я должен об этом беспокоиться? Я беспокоюсь о вас, о вашей безопасности. Все эти субъекты в клубе – ярые гитлеровцы. Вчера вечером они выставили его портрет. Уверяю вас, они террористы. Они хвастались, что пускают в ход бомбы. Они обучают своих членов диверсионной тактике. Меня пригласили побывать на военных занятиях, которые они устраивают по воскресеньям. Они прикололи мне значок со свастикой, и я не сорвал его, чтобы не вызвать у них подозрения; если они узнают, что вы участвовали в заговоре против Гитлера, они начнут вам мстить. Знали бы ваши австралийские друзья, что это за клуб, они бы просто раззнакомились с вами!

Фон Рендт наполнил свою рюмку, снисходительно улыбаясь Иоганну.

– Мой дорогой племянник, ты заблуждаешься. Я очень тронут, что ты так обо мне заботишься, но ты пробыл здесь слишком мало и не понимаешь, что мне ни капельки не повредит, если даже все мои австралийские друзья узнают, что я член клуба, который всецело поддерживает их в борьбе против коммунистов. Австралийцы, как и американцы, все тебе простят, если ты противник коммунизма, к тому же они сочувственно относятся к нашим требованиям вернуть нам отобранные у нас родовые земли, ибо тогда «железный занавес» отодвинется дальше на Восток.

Иоганн поставил рюмку и отошел в другой конец комнаты.

Он постоял там с минуту, разглядывая на картине замок со множеством остроконечных башен на фоне соснового леса, словно стараясь найти в причудливых очертаниях этих башен ключ к пониманию настоящего. А когда он повернулся, то могло показаться, что он стал старше. Он подошел к дяде, заложив руки за спину и внимательно посмотрел на фон Рендта, словно что-то пытаясь прочесть на его лице, скрытом за бородой и усами.

– Дядя Карл, сейчас я скажу вам то, что собираюсь сказать чуть ли не со дня моего приезда.

– Говори.

– Вы тешите себя несбыточными фантазиями. Вы не вернете себе свой родной край, вы не возвратитесь в родовое имение в Хорватии. Даже дядя Руди понял это. И его дети не хотят возвращаться в Хорватию. Их родина теперь Германия. Только немногие хорваты, разбросанные по свету, все еще с тоской вспоминают о былых днях террора усташей, устраивают жалкие заговоры, бросают бомбы в своих врагов и взрываются сами. А остальные хорваты и здесь и на родине считают себя югославами и живут нормально.

Фон Рендт ухватился за ручку кресла.

– Где ты набрался этой скверны?

– В прошлом году кузина Хельга ездила в Югославию с большой группой туристов.

– Дочь моего брата Руди была в коммунистической стране?