Димфна Кьюсак - Солнце – это еще не все

За ужином дядя все время расспрашивал Иоганна о вечеринке. Со смехом, но довольно добродушным, он сказал, загибая пальцы:

– Итак, мой племянник будет танцевать в компании с китайцами, индонезийцами, малайцами, сиамцами, филиппинцами, индийцами, да еще в еврейском доме! Ты прав, мир изменился. Надо бы мне постараться идти в ногу. Я вижу, что очень отстал.

Не многие старички так откровенны.

В «Розредоне» горели все огни, играла радиола. Иоганн перешел улицу и, обойдя увитую плющом решетку, вошел в патио. Танцы уже начались, и перед ним замелькали белые лица, черные лица и лица всех промежуточных оттенков. Девушки в сари, саронгах, чонгсамах и в обычных европейских платьях. Дядя Карл прав. Мир действительно стал другим, и Иоганну нравилась его необычность, подчеркнутая светом китайских фонариков. Гигантская гавайская лилия обвивала решетчатую арку, а в ее листве гогеновским розовым цветом отсвечивала бугенвиллия; у стены в горшках стояли багряные рождественские деревья, и ярко-зеленый газон тянулся в глубину двора, туда, где раскидистые кроны застыли, словно декорация на фоне густого, иссиня-лилового неба. Небо здесь было другого цвета, и южные звезды тоже были другими – они были щедрее рассыпаны по небу, крупнее и ярче, и в эту душную декабрьскую ночь казалось, что они ближе к земле. Надо бы узнать, как они называются. Пока человек не знает звезд у себя над головой, он не чувствует себя дома.

Лайша сказала ему, что у них во дворе растет камфарный лавр, и, если раздавить глянцевый лист, на ладони останется запах камфары. Она была весьма сведущей в ботанике, и с ней было очень интересно гулять по Национальному парку. С Лайшей он тоже чувствовал себя своим. Она ему нравилась.

Он никогда еще не встречал такой девушки, как она. С ней он мог говорить обо всем, не так как с другими; но с каждой встречей он начинал все сильнее чувствовать в ней женщину. Догадывалась ли она об этом?

Лайша подошла к двери, ослепительная в своем белом платье, и протянула руки юноше-африканцу, стоящему у стены.

– Потанцуем, Аджали? Научи меня какому-нибудь африканскому танцу.

Аджали закружил ее в быстром танце.

Молодой китаец из Сингапура подошел к Лиз:

– Разрешите?

Лиз ответила ему широкой улыбкой, так красившей ее лицо.

– С удовольствием.

Но прежде чем присоединиться к танцующим, Ли Тон подтянул ремешки на сандалиях.

– Боюсь, я плохой танцор.

– Я тоже, – и Лиз хихикнула совсем как девчонка.

Иоганн подумал, не сентиментальностью ли объясняется то, что он чувствует себя здесь так свободно, как никогда не чувствовал себя ни в доме бабушки, ни в квартире дяди, – точно он освободился от всех старых верований и предрассудков, которыми наградило его прошлое.

Свободен, но им не близок. Хотя они отнеслись к нему дружелюбно и сразу приняли его, они все же сохраняли какую-то дистанцию. И это ему нравилось. Он не хотел с ними сходиться слишком близко. А нужна ли кому-нибудь из них подлинная близость, подумал он, или ее заменяет непринужденность отношений? Как, например, у Лиз и Младшего Мака, отношения которых рано или поздно должны завершиться браком. И тем не менее у них все так обычно и просто: скорее товарищи, а не влюбленные.

Танцуя с Лайшей, он не чувствовал, что между ними есть настоящая близость. Она смеялась, дружески болтала с ним, но и в его объятиях она оставалась только его партнершей по танцу, не больше.

Даже когда они вместе исполняли новую песню, он не мог воскресить то ощущение близости, какое он на миг испытал тогда, в первый день, у мыса Джиббон. Неужели между ними легла непреодолимая пропасть, или же это все та же отчужденность, которую он считал особенностью австралийского характера?

Из-за закрытой двери комнаты Дональда донеслись первые аккорды Императорского концерта. Иоганн тихо вошел в комнату и примостился в уголке дивана, на котором уже сидели Вайдья, Абдул и двое незнакомых ему австралийцев. И после того как смолкла музыка, он еще долго продолжал мечтать. Если бы он мог запечатлеть все эти лица с такими разными чертами, такими разными оттенками кожи! На табурете, у книжного шкафа, – беспокойный африканец Аджали. На подоконнике Младший Мак неслышно перебирает струны своей гитары. Дональд сидит на письменном столе, упершись подбородком в ладони. На полу, на подушке, – Лайша; она внимательно смотрит на Вайдью, смуглое лицо которого кажется еще темнее от белизны рубашки, а белые зубы еще белее от смуглой кожи – его голова словно бронзовое изваяние, созданное индийским скульптором три тысячи лет назад. Если бы дядя Карл был здесь и послушал Вайдью, он излечился бы от своих предрассудков.

– Вы, австралийцы, никогда не анализируете своих представлений об окружающей действительности, – говорил Вайдья. – Вы слишком уверены, что слова означают только то, что дает словарь, и приглашаете представителя молодого африканского государства поехать на Новую Гвинею, а когда он назвал существующее там положение позорнейшим примером колониализма, вы сочли себя оскорбленными. Да, именно оскорбленными! Я сопровождал его в качестве корреспондента от своей газеты и видел, какую антипатию он вам внушал.

На лицах присутствующих Иоганн читал сомнение, растерянность, тревогу.

– Пожалуйста, Вайдья, не говорите «вам» таким тоном, – взмолилась Лиз. – Мы же далеко не все одинаковы.

– Я знаю, – ответил Вайдья, блеснув ослепительной улыбкой. – Но в Африке такие люди, как вы, достаточно сильны и оказывают влияние на политику, а здесь, в Тихом океане, я ничего похожего не заметил. Я побывал на многих ваших райских островах от севера до юга, и всюду одно и то же. Война! Война! Война!

– Но мы же боремся за прекращение войны во Вьетнаме, – горячо сказала Лайша.

– О да! Вы боретесь, но уже против результата. А многие ли из вас борются против причины?

– Против какой причины? – спросил Абдул. – Мы получили независимость. Разве не так?

Вайдья расхохотался и хлопнул малайца по худенькому плечу.

– И ты, житель Малайи, еще меня спрашиваешь! Разве это независимость? Миф! Пусть Рамирес объяснит, что такое независимость на Филиппинах.

– Три миллиона безработных, отсталое сельское хозяйство и политическое давление извне: им нужно, чтобы наши войска сражались во Вьетнаме, – сказал Рамирес.

– Нам в Индонезии независимость дала многое, – убежденно сказал Али. – Мы все-таки стали нацией. Наши богатства уже больше не перекачиваются в Голландию, и недалек тот час, когда вся наша нефть будет принадлежать нам.

– Когда же это будет? – настойчиво спросил Вайдья. – Когда? Нет, вы в своем Тихом океане не торопитесь, – он повернулся к Иоганну. – Скажи мне, Джон, что ты ожидал здесь увидеть?