Люси Эдлингтон - Алая лента

Дальше я уже ничего не слышала. Я уже мысленно набрасывала это платье — летнее, вечернее… достаточно скромное, не легкомысленное. Мадам — женщина немолодая, к тому же мать. Желтый ей подойдет. Зрелый желтый. Это будет атласное свободное платье цвета старого золота или соломы…

— Элла!

— Простите? — моргнула я. — Да?

— Ты что, меня не слышишь? — нахмурилась Марта. — Я сказала, чтобы ты забрала у Франсин тот желтый пижамный комплект, чтобы освободить ее для работы над вечерним платьем Мадам.

— Еще чего! — взорвалась я. — Я собираюсь сшить это платье! Франсин очень хорошая портниха, когда вам нужно сшить что-нибудь простенькое и повседневное, но… не обижайся, Франсин…

— Очень тронута, — хмуро пробурчала в ответ Франсин.

— Еще раз прости, но я мысленно уже представила себе это платье, — торопливо продолжила я. — Это будет поразительно красивое платье. Рукав три четверти, слегка приподнятые плечи, стрелки под бюстом, широкий пояс-шарф вот здесь на бедрах, а от него атласная юбка, свободно спадающая до самого пола…

Сама не знаю, как у меня хватило храбрости на такое. Возможно, я просто вспомнила одно из любимых высказываний моей бабушки: «Скромные всегда с носом остаются».

Мы с Франсин стояли теперь друг перед другом словно боксеры, готовые начать бой за титул чемпиона. Только ставка в нашем поединке была, пожалуй, выше, чем какой-то кубок. Марта внимательно наблюдала за нами, и глаза у нее возбужденно горели. Внезапно я догадалась, что она просто решила меня проверить, посмотреть, как далеко я готова зайти.

И по этому пути я была готова идти бесконечно.

Стану ли я портить работу Франсин? Да. Постараюсь ли прибрать к своим рукам и не отдавать ей лучшую швейную машину и другие инструменты? Да. Буду ли вредить ей?.. Возможно. Если придется.

— Хорошо, — жестко улыбнулась Марта, слегка приподняв свою верхнюю губу. — Тогда посмотрим, на что способны вы обе.

— Вы не пожалеете, если выберете мое платье, — заверила ее я. — Работу над ним я готова начать прямо сейчас, немедленно. Мне нужны будут размеры Мадам, манекен и пять метров желтого атласа, желтого, особого оттенка, который я укажу…

Мне показалось, что в этот момент Роза хмыкнула, и позднее, когда мы с ней уже стояли в очереди за супом, я спросила о том, что ее так развеселило.

— Просто увидела тебя в своем репертуаре, — усмехнулась она. — Марта приказала тебе сделать платье, и оно тут же возникло в твоем воображении. Ты прирожденный дизайнер, знаешь это?

— Ах, Роза, ты, конечно, можешь смеяться надо мной сколько тебе угодно, но платье действительно будет потрясающим. И я уже знаю, как оно будет украшено. Подсолнух! Представь вот здесь, на лифе, вышитый шелком подсолнух, такой большой, что его лепестки проходят через плечо и спускаются вдоль швов на рукаве. Шелк должен быть разных оттенков, тогда подсолнух будет казаться написанным масляными красками. А вместо семян будут бусинки — сотни стеклянных бусин…

— Чт… минутку, мадемуазель кутюрье! Надеюсь, ты шутишь?

— Как ты думаешь, мне удастся найти шелк нужного оттенка? Сможешь оформить бусинами?

— Мне нет дела ни до шелка, ни до бусин, ни до всего этого проклятого платья. Франсин первой назначили, оставь это ей.

Эти слова заставили меня замолчать. То волшебное платье в моем воображении перестало парить, сдулось, как воздушный шарик, из которого выпустили воздух, и осело на землю.

— Почему я не могу сшить его? Кто знает, какую награду я получу за него? Может быть, мне удастся выторговать за него новые, более удобные спальные места в нашем барачном блоке или даже по целому одеялу на каждую полосатую? Что скажешь?

— А любит ли кошка сливки? Это не главное, Элла. Подумай, для кого ты собираешься шить это платье.

— Знаю! Для жены коменданта. Ей мы обязаны нашей мастерской. Мадам отличается хорошим вкусом, она здесь законодательница мод. Когда офицерские жены увидят на ней мое платье, они немедленно выстроятся в очередь за такими же.

Роза отошла от меня:

— Ты что действительно ничего не понимаешь, так? Не видишь, что происходит?

— Успех меня ждет, вот что происходит. И не пытайся меня отговорить. Мне поручили сшить это платье, и я его сошью. Все. Конец истории.

— У историй нет конца, — упрямая, как осел, сказала Роза. — Всегда начинается новая история и что-то происходит дальше.

— Дальше? — резко перебила я ее. — Вот что будет дальше. Ты перестанешь совать свой нос в мои дела! Мне нет дела до того, что я шью платье для жены коменданта! Меня волнует только то, что я его сделаю, нравится тебе это или нет.

— Мне это не нравится.

— Это мне совершенно ясно.

— А мне ясно, что ты забыла о том, где мы и что здесь творится. И по чьей милости творится!

— Будто ты так уж хорошо понимаешь все это, витая в своих облаках!

— Знаешь, что я вижу, Элла? Я вижу, что не только ты — все мы балансируем на очень тонкой грани между желанием выжить и необходимостью сотрудничать с нашими тюремщиками.

— Что? — У меня от неожиданности даже челюсть отвисла. — Ты хочешь сказать, что я с ними заодно? Это чудовищно! Ты просто завидуешь, потому не можешь без моего участия даже пару нормальной обуви себе найти, не то что платья для других шить! Что бы ты без меня делала? Без меня тебе негде было бы достать лишнего куска хлеба!

Я была невероятно зла. Раньше мы с Розой никогда так не ссорились, но это она виновата, она довела меня.

Тут Роза неожиданно сменила тактику.

— Послушай, Элла, — сказала она. — Если это все из-за лишнего куска хлеба, просто забери себе мою часть. Мне не нужно. Тогда ты не упустишь ничего, чем можно поживиться за счет работы в мастерской.

Господи, она становилась просто невыносимой! И ничего не понимала. Мне хотелось выбежать отсюда, но это бы означало потерю замечательного места в очереди.

* * *

Лето в Биркенау означает нестерпимую жару днем и удушливые от дыма ночи. Местные полосатые угасали на глазах, становились иссохшими и плоскими, как бумажные куклы. Я тоже прожарилась, изголодалась, меня тошнило от постоянного привкуса пепла во рту, но при этом я мысленно уносилась высоко над этой голой, покрытой толстым слоем пыли землей, с легкостью пролетала сквозь колючую проволоку и ограждения из оголенных проводов, по которым был пропущен электрический ток. Я не чувствовала ужасных лагерных запахов, меня не смогли бы догнать выпущенные охранниками пули. Все это не имело для меня никакого значения, потому что — нравилось Розе или нет — я делала Платье.

Самым удивительным стало то, что Марта позволила мне отправиться за покупками в универмаг! В знак примирения я выбрала себе в помощницы Розу. Но подруга то ли продолжала дуться на меня, то ли еще что, застонала, когда я сказала ей об этом.