Владимир Шкаликов - Пища дикарей

Я всё поняла. Институт мне больше не светит. За отца и брата он намерен отдать и мою жизнь. Но больше — за доллары. Он всегда был жаден до денег и власти. Он, наконец — единственный мужчина в семье. Старший. Попробуй ослушаться. Но я устала так, как не уставала никогда. У меня даже язык не ворочался, даже мысли не хотели шевелиться. Я одного хотела — упасть и уснуть.

Был ещё день, в пещере стоял полумрак и горел костерок под казаном. Я упала на спальный мешок, но брат начал заботиться. Раздел, помыл горячей водой, уложил спать на чистое.

Что было потом, вспоминается как дурной навязчивый сон. Проснулась в темноте от щекотки. Это была борода Аслана. Он домогался, он был намного сильнее, а я чувствовала себя такой разбитой, будто побывала под гусеничным трактором. Если не врать себе, я не очень и сопротивлялась. Приговор произнесён, жизнь кончилась. Ещё месяц-два-три, и я с украинской фамилией сяду в самолёт или приду в людное место и — щёлкну тумблером. А если не щёлкну, братец приведёт в действие радиовзрыватель. Всё это предписано Аллахом. А волю Аллаха диктует элита. Аслан в элиту попал, а его младшей сестре — шариат не велит.

Я хорошо знала Коран, самую гуманную книжку из гуманных. «Истина — от твоего господа. Не будь же сомневающимся!» Сура номер три. «Обрадуй же тех, которые не уверовали, мучительным наказанием». Сура девятая, почти юмор: «Обрадуй». «Избивайте много-божников, где их найдёте, захватывайте их, осаждайте, устраивайте засаду против них во всяком скрытом месте!» Та же девятая сура, уже без юмора. «Поистине, саму-дяне отвергли своего Господа, — да погибнут самудяне!» Это сура одиннадцатая. И, наконец, сура пятьдесят шестая, апофеоз: «Мы распределили вам смерть, — и Нас не опередить!» А раз не опередить, так чего её бояться? Аллах, таки ж, акбар, как говорил еврейчик Миша в моём недоступном уже Ростовском мединституте. И гори огнём такая жизнь. Говорят, шахиды в рай попадают сразу, мимо чистилища. Вот там у Аллаха и спросим, что к чему.

Удовлетворила братскую похоть, поспала немного, как умерла, а с первыми лучами рассвета встала, голая, и огляделась. Братец храпел, счастливый. Костерок давно погас. Тихо до звона, только храп длинными очередями вылетает к небесам, к престолу Аллаха, через щель в потолке. Ишь, как расслабился в безопасности, горный волчара. Даже не почуял, как встала обесчещенная сестра-шахидка.

Я взяла автомат и дёрнула затвор. Вылетел патрон, который уже был в казённике. Но его место занял новый. Волк сразу же проснулся. И я всадила в его бесстыжие глаза весь магазин. Никто не опознает. Потом протёрла тряпкой автомат и положила на место. Потом ещё раз вымылась. Потом нашла гражданскую одежду и нарядилась так, чтобы поменьше выглядеть горянкой. Схоронила на груди новый паспорт, распихала по карманам все деньги, какие нашла. Бросила в костерок свой чеченский паспорт и все документы Аслана. Размешала пепел. Понюхала руки. Они уже почти не пахли порохом. Пока дойду, всё выветрится и ототрётся.

Уложила в штатскую спортивную сумку самые калорийные продукты, мужские плавки, трико, мыло, полотенце и всё такое. Осмотрела себя. Джинсовый костюм брата чуть великоват, но терпимо. Кроссовки несколько свободны, но на шерстяной носок оно даже лучше. Кожаная куртка тоже чересчур просторна, рукава длинноваты, но, если под локоть их закатать, сойдёт за экстравагантность. Кепочка кожаная была бы как раз, если бы не длинные волосы. Собрала их на затылке в пучок, связала прядью от капроновой верёвки и обрезала, как хвостик у жеребёнка. А концы верёвки распушила, как пампушку у американской баскетбольной болельщицы. Нашла зеркальце, посмотрелась. Хороша Маша! А хвостик — в костёр.

Брать с собой пистолет не решилась. Взяла только большой складной нож. Он без фиксатора, при обыске придраться не к чему. Да и не станут на Кавказе придираться к девушке с ножом: обидчиков слишком много. А другое оружие можно при нужде добыть у неприятеля — нас этому учили.

Я дала ножу имя Зил-бухар, будто он — сабля пророка Али. Так он со мной и путешествовал. Сначала до Краснодара. Там мы с ним обдумали маршрут. В Ростов ехать было нельзя: там я слишком на виду, свои могут найти. Хотя настоящих-то своих у меня больше нет. Мама с дедом погибли при штурме нашего дома, вместе с отцом и Русланом. Не в горах погибли семейные волки, а под родным кровом, где хотели отлежаться. Аслана я расстреляла сама. Теперь кто-нибудь из оставшихся волков расстреляет меня. Любой поймёт: если все погибли, а девушка жива, значит, не захотела стать шахидкой. Жить захотела. Испортила девушку цивилизация. Испортили книжки, которых прочитала непозволительно много. Враждебную Библию прочла. И поняла её получше, чем Коран. Тоже кровавая книжонка, но там хоть про Ису, то есть, про Иисуса — по-доброму. Мохаммед многое у Него срисовал… В общем, была какая-то правота в Мишкиной шутке: всякий бог велик, если добр. Важно, чтобы доброта не была выборочной — «только для чистых».

Нож был хорошей стали. Не тупился от консервных банок и не ржавел. И так был отполирован, что при нужде можно было посмотреться, подкрасить губы и подвести глаза. Мы с ним решили, что надо ехать на восток. И как можно дальше.

Так я попала в поезд «Адлер — Томск». Он просто подошёл раньше других, а я как раз стояла у карты России и думала, что «как можно дальше» — это не обязательно только на восток. Вон севернее Транссиба как пусто… И ехала до станции Тайга, не покидая вагона. Отсыпалась. И отоспалась. Перед Тайгой увидела высокие еловые леса. Острые верхушки доставали до неба. Из Тайги поезд пошёл вдруг в обратную сторону, скоро повернул на север и шёл среди этих самых ёлок, вплотную к лесу. Вид завораживал. Я любовалась и впервые не скучала на равнине по горам. Мне нравилось слушать, как грохот колёс мечется между стенами деревьев. Совсем как эхо в горном ущелье.

Попутчики-томичи, когда узнали, что еду впервые, стали нахваливать город. Все в моём купе оказались вузовскими преподавателями, притом медиками. Называли его Сибирскими Афинами — за самую высокую плотность студентов и учёных на душу населения. Мне легко было соврать, что хочу перевестись из Ростовского мединститута в Томский. Да я почти и не врала. Мне очень хотелось доучиться. Только не сразу. Новый паспорт ставил много проблем. Кто выслал бы документы Марьям Димовны Давлатовой по запросу какой-то Марии Димовны Карасик? Это как минимум — отказ. А если сильно повезёт — расследование и уголовное дело о терроризме. Так что всяко стоило подождать каких-то крутых перемен в моей нелегальной судьбе.

Я накрыл её руку своей и закрыл глаза, будто сплю. Лежал так долго. Она не двигалась. Даже казалось, что не дышит. Потом рука дрогнула. Я приподнял ресницы и увидел, что её глаза тоже закрыты, а по щекам ручьями　 текут слёзы. Она содрогалась от рыданий и с трудом удерживала руку на моей груди. Я открыл глаза и сдавил её пальцы. Она посмотрела сумасшедшим взглядом, быстро наклонилась, тронула губами лоб, губы, глаза — будто перекрестила, и выбежала из дома.