Андрей Ткачев - «Возвращение в Рай» и другие рассказы

Как долго и трудно вынашивается, рождается, растет и воспитывается человек — и как легко лишить жизни это уникальное существо. Как вообще легко и необратимо уничтожается то, что создавалось долго и мучительно. Между трудной добычей и легким потреблением, между чудом творчества и бездумным проглатыванием его плодов лежит пропасть. И пропасть еще более страшная разверзается между чудом творчества и преступным пренебрежением его плодами…

То, что год растет, можно за день съесть. И ничего страшного, что съели, — на то и росло. Но страшно, если не заметили, не вникли, не постарались понять, что съели плод годичного труда. Облизнулись и сказали: «Еще давай!»

Ты не обязан выращивать хлеб. Ты можешь учить детей читать или сапожничать. Среди твоих учеников будут дети хлебороба, или сам он будет обут в тобою сшитые сапоги. То есть ты будешь с хлебом и при других полезных занятиях. Но ты обязан в общих и главных чертах понимать, что такое труд на земле, каких усилий он требует и какова его внутренняя ценность. Равным образом и хлебороб должен понимать, почему болит согнутая спина ремесленника и насколько важен его труд. И, конечно, оба они должны с уважением смотреть на учителя, чей труд сообщает разумный свет глазам детей — как пахаря, так и сапожника. Эти умные связи взаимного уважения созидают цивилизацию.

Ради рта своего и ртов домашних своих человек должен постоянно заниматься каким-то жизненно важным делом. Но понимать он должен чуть больше, чем секреты своего постоянного ремесла. Он должен понимать, например, что сложное социальное бытие делает всех от всех зависимыми и всех для всех необходимыми. Аптекарь нужен и плотнику, и трубочисту. И трубочист нужен и кондитеру, и аптекарю. И на труд друг друга, и на самих участников труда они должны смотреть с пониманием и уважением. Именно ментальные связи и некий мировоззренческий компонент, а не только товарно-денежные отношения, творят общество, делают возможным законотворчество, созидают цивилизации.

Должны быть, как говорили римляне, очаги и алтари, то есть — общая ценностная база, защита которой рождает героев, а укрепление и развитие — мудрецов.

Жизнь удерживается от распада осмыслением и силой мысли, пронизывающей сырую ткань бытия. Бытие как таковое, или «голое» бытие, именно достойно наименования сырого. Мысль же оплодотворяет и согревает его, дает силу для рождения новых форм.

Удивительно, но творцами цивилизации являются люди, не производящие материальных ценностей. Военные, законодатели, поэты, путешественники и ученые, религиозные учителя и нравственные авторитеты не связаны непосредственно со сферой производства. Но именно они увековечивают народы и государства и совершают долговременное влияние на жизнь всего человечества. Египет, Вавилон, Рим, Византия, Россия, США, таким образом, хотя и подавляют воображение историков и обывателей материальным величием и масштабом свершений, сами вырастают и расцветают из зерен нематериального характера. Любая великая цивилизация — это манифестация породившего ее духа, и цивилизации настолько разнятся друг от друга, насколько разнятся духовные явления, лежащие в их основаниях.

Поэтому просто работящий народ, умеющий варить суп из топора, строить дом без гвоздей, ловить дичь голыми руками, но не имеющий за душой великой мысли, ничего по-настоящему великого не создаст. Это удивительно, но он будет способен создавать и творить только под началом того, кто способен к цивилизационному творчеству или же в дружеской спайке с ним. Иначе он даже может быть порабощен в тех или иных формах теми соседями, у кого кроме силы, выносливости и трудолюбия есть в запасе великая мысль и воля к ее воплощению.

Поэтому понимание чужого труда, кажущееся столь естественным в отношении пахаря, нужно продлить и далее. Мы же не хотим быть сбродом, то есть бесцельно бродящими людьми, которые то сбредутся в одно место, то разбредутся кто куда. Мы хотим быть цивилизацией. А для этого сочувственно понять нужно и того, кто не производит материальных ценностей, но цивилизацию творит и одушевляет: музыканта, художника, представителя власти, чиновника. Да-да, чиновника. Конкретный чиновник может быть специфически плох как человек, а само чиновничество в разные времена может болеть разного рода нравственными недугами. Но необходимость чиновничества этим не упраздняется. Оно неизбежно, как неизбежны в аэропорту диспетчеры и таможенники, а не одни только пилоты и стюардессы.

Немецкий мотор работает лучше отечественного. То же самое можно, наверное, сказать и о соотношении работы их и наших чиновничьих аппаратов. Теперь нужно заставить мысль еще чуть-чуть побыть на свету и не убегать в привычные сумерки. Нужно следующим шагом признать, что моторы и конторы у них работают лучше не просто потому, что у нас в конторы плохо подбирают кадры, а моторы собирают «с бодуна». Это не ответ. Очевидно, что-то есть в сознании их — и отсутствует в сознании нашем. Не в руках и кошельках, а в сознании! Эти отсутствующие в одном месте и присутствующие в другом внутренние качества придают особый характер всей жизни и не могут возникать в один день. Усидчивость, ответственность, пунктуальность, аккуратность… Просто где-то их воспитывали столетиями, а где-то — нет. Где-то, возможно, воспитывали не менее важные качества, просто не заметные в производстве автомобилей и в канцелярской рутине.

Нельзя просто пытаться ввести у себя то, что вчера увидел где-то. Законы, привычки, чистота, взаимная вежливость… То, что радует глаз в чужом саду, долго росло, окапывалось заботливыми руками и сумело сберечься до сего дня трудом и заботой хозяина. Хочешь себе того же — приготовься к долгому созидательному труду. Да поинтересуйся еще, какие невидимые внутренние качества наиболее понадобятся. Потому что невидимое важнее видимого. Первое вечно. Второе — временно.

В творчестве невозможно банальное копирование. И быстрый плод в масштабных трудах невозможен. А если возможен, то это — «химическое яблочко», которое даже червячок есть откажется. Нужен труд, причем двоякий: видимый и невидимый. Монастырский хлеб вкуснее обычного. И клумбы цветочные в монастырях красивее своих «мирских» аналогов. В монастырях обычно все вкуснее, трогательнее, красивее, чем в миру, потому что живущие там должны трудиться двояко. Там нужен обязательный умный труд и невидимая брань (без них монастырь становится колхозом). Но там нужно и личное усилие в различных послушаниях, чтобы не есть хлеб даром. Сочетание работящих рук и молящегося сердца — это подлинное выражение православной цивилизационной самобытности. Эту идею нужно сильно прижать к сердцу и сродниться с нею. А затем ее стоит двигать и распространять. Потому что людей, которые одновременно молятся и трудятся, причем любят и умеют делать оба дела, у нас очень мало. А они должны быть везде.