Евгения Батурина - Выход А [litres]

Они шли быстро, плечом к плечу, серьезные, сосредоточенные, очень похожие друг на друга, и за ними еле поспевала тетя Ира.

Владимир Леонидович взял у меня трубку, в два счета успокоил Илюху тихим уверенным голосом, попросил позвать охранника и выудил у него недостающую информацию.

Потом они с Женей и Алешей быстро посовещались и разошлись в разные стороны, каждый со своим телефоном.

Женя договорила первой, нажала отбой и задумчиво, себе под нос, произнесла:

– Позвоню-ка я Семену Грановскому! Точно.

– Ой нет, – испугалась я. Семен Грановский – мой бывший любовник, кардиолог, тот, который тапки выставлял в ряд.

Кардиолог! А у Горана, как сказал охранник, инфаркт. Ты, Антонина, все-таки туповата, хоть и очень взрослая. И права Жозефина Козлюк – не все на свете крутится вокруг тебя.

Потом Владимир Леонидович и его дети еще раз сошлись для врачебного консилиума – и снова отправились мерить шагами коридоры.

Я позвонила Марине Подоляк, чтобы не стоять столбом. Обрисовала ситуацию в общих чертах. Сказала, что Илюха сейчас придет домой и за ним надо бы приглядеть. Скоро его заберут родители – тетя Ира уже собиралась и прощалась с мамой, уверяя ее, что это была чудесная свадьба.

– Поняла, – сказала Марина. – А Гойко Петровича не нужно проинформировать?

– Нет пока, – подумав, решила я. – Не хочу его пугать раньше времени. Мы ищем Горана. Как будет больше данных, так и позвоним ему.

– Так зачем ему звонить, он же… – начала Марина.

– Все правильно. Звонить не нужно! Прости, у меня вторая линия.

На самом деле ко мне стремительно шла Женя.

– Я договорилась с Грановским! – сказала она. – Он офигенный мужик и врач тоже офигенный. Если это правда инфаркт, Сеня вашего дедушку найдет и спасет. Мы с ним вместе работали до моих декретов.

Как причудлива жизнь.

В Нехорошую квартиру я попала уже ночью. Привез меня Женин муж, а Кузя отпросился на ночевку к новому другу Саше. Оба спали на ходу.

Илюха давно был дома, на Кутузовском. Я с ним говорила – он снова превратился в нормального вредного подростка, и это прекрасно.

Марина Подоляк встретила меня в ночной рубашке и сказала, что Таня не спит.

Я зашла к девочке, померила ей температуру. 36,9. Вот и хорошо.

– А ко мне опять папа приходил, – сказала шепотом Таня. – Только это секрет. Рассказывал вторую серию сказки про сиреневого единорога.

– Везет тебе, – подмигнула я.

Ладно, пусть будет такая игра – приходил папа, рассказал сказку. Таня скучает по нему. Нельзя увозить ее в Питер, Лейсан. Не надо. Я, конечно, тоже скучаю по Гоше, но переживу.

Я же теперь взрослая.

Таня уснула, Марину я тоже отпустила спать. Кролик и попугай не издавали звуков, но, по слухам, были живы.

– Ты, конечно, со свадьбы, – сказала Марина Подоляк, зевая, – но я там, если что, вареников налепила. С клюквой.

Я пошла на кухню. На вареники сил не было.

В раковине стояла чашка Горана.

Сердце мое сжалось.

Интересно, есть ли у всех нас ангелы-хранители. И как они выглядят.

Мне всегда казалось, что обыкновенно – просто как люди. Без крыльев. Мой, например, в сером пиджаке, небритый, вероятно, курящий и вечно теряющий зажигалку. Они не сидят на облаке и не летают, а живут нормальной жизнью: толкутся в метро, стоят в очередях, бросают в автомат монетки и сворачивают особым образом купюры, надеясь, что адская машина их не выплюнет. Частенько поминают черта. И присматривают за своими подопечными как умеют. Не каждую секунду, не всегда. Они же не идеальны, как и их главный начальник. Считать, что Бог всемогущ, – это все равно что считать его равнодушной скотиной. Такие дела творятся на земле, а он сидит там, значит, весь из себя всемогущий, и не вмешивается? Нет уж, я о нем лучшего мнения. Он старается. Ангелов вот засылает. Но их общих усилий порой не хватает, чтобы кого-то спасти.

Ангел Горана, например, сегодня явно налажал.

Может, он тоже по-русски не говорит и не сразу разобрался, в чем дело. Отпустил больного человека за молоком!

Но потом исправился же. Собрал толпу врачей и все разгреб.

Горана нашел Семен Грановский. В больнице недалеко от маминого университета. Живым.

Дело было так. Пока мы еще были на свадьбе, Семен позвонил Жене, долго говорил с ней на медицинском языке, и я видела, как ее серьезное лицо постепенно светлеет. Хорошие, значит, новости. Женя дала мне трубку и попросила Семена объяснить все по-человечески. «Это Антонина Козлюк, родственница дедушки» – так она меня ему представила.

– Ничего себе! Антонина. Вот это да, – ласково сказал Семен. – Рад тебя слышать. Нормально все с твоим иностранным дедушкой. Нет у него инфаркта.

– А что есть? – пробормотала я. Я все еще стеснялась Грановского.

– Тяжелая вирусная инфекция. Грипп, короче. С такой температурой надо дома лежать, а не шопингом заниматься. Но я сам заскочу к нему вечером.

– А… нам навестить его можно?

– Да. Но завтра с утра тогда, пусть поспит. Ну все, пока, я тебя наберу.

Когда мы подъезжали к Москве, Семен и правда позвонил мне. Сказал, что видел Горана, осмотрел, проверил на всякий случай его сердце, ничего опасного не нашел. И лечащий врач у нашего дедушки хороший, за это доктор Грановский лично ручался.

Говорю же, ангел все исправил. Молодец.

Я не заметила, как уснула, положив голову на кухонный стол. Когда проснулась, напротив меня сидел незнакомый мужчина лет тридцати.

Наверное, кто-то из «Поддонов БУ!» – не удивилась я. И спросила его:

– Хотите вареников?

Он улыбнулся – в том смысле, что спасибо, нет.

Я посмотрела в окно. Темно еще, февраль.

– А мне уже почти тридцать лет, – сказала я. – Много.

– Да нет, – пожал он плечами. – Совсем мало. На Сатурне, например, это всего год.

– Надо было там и родиться. Праздновала бы сейчас первый день рождения, была маленькой и глупой, и все бы мной восхищались.

– На Земле, значит, не восхищаются? – Он слушал слишком внимательно для незнакомца.

– Не-а. Гоша ушел. Сестра Ж. ушла. Друзья уехали. Мама вышла замуж. Бабушка умерла. А я осталась, ношусь по Земле как моль. Или как листочек на ветру, если этот поэтический образ вам ближе.

– А почему сестра ушла? – спросил мой собеседник и почесал щетинистый подбородок.

– Влюбилась в моего бывшего. Он ее совершенно недостоин. Она красивая, и умная, и классная, а он… все никак не уедет из своего Воткинска.

– Так если она умная и классная, то скоро сама это поймет.

– Может, уже сейчас понимает, – вздохнула я. – Может, ей грустно. Только я этого не узнаю. Потому что наорала на нее. Очень, очень глупо. Как будто мне и правда один год, и я противный младенец.

– Она вернется, – пообещал неизвестный мужик. – Хотя бы для того, чтобы поздравить вас с днем рождения. И вы скажете ей то, что сказали сейчас мне. А что там с Гошей?