Кейтлин Моран - Стать Джоанной Морриган

Мама сказала, что это можно устроить. Она подарит мне на день рождения десять фунтов, и я могу их потратить на праздничное угощение.

Я сама испекла торт – тогда я любила готовить. Это несложно. Берешь маргарин, растираешь с сахаром, добавляешь яиц и муки, выпекаешь в духовке два коржа, мажешь один корж вареньем и сливочным кремом, накрываешь вторым, и получается торт.

Крисси сфотографировал меня за накрытым столом: торт на тарелке, я – в поварской кепке, как у Джона Леннона. Изящным жестом я указываю на стол, как Антея Редферн в передаче «Игра поколений» указывала на приз – набор столовых приборов.

Но папа весь день не вставал с постели. Это был один из тех дней, когда папа просто… лежал пластом. Глаза – почти белые, рядом на тумбочке – большой пузырек с таблетками.

В три часа пополудни мама вошла в столовую, где я сидела, читала «Детей железной дороги» и ждала Эмму, которая должна прийти в четыре.

– Твой папа неважно себя чувствует, – сказала мама. – Он собирается спать. Он… не хочет, чтобы к нам приходила Эмма, а то мало ли что. Ему может понадобиться… – Она думала почти минуту. – Принять ванну.

Я не помню, что я говорила Эмме, когда позвонила сказать, чтобы она не приходила. Конечно, я не могла ей сказать, что бывают такие дни, когда твой папа, упавший с горящей крыши, не хочет, чтобы в дом приходили посторонние люди. Что он никого не впускает – и не выпускает. Наверное, я ей сказала, что мне нездоровится. Что у меня болит живот и мне сейчас не до гостей.

И я даже не соврала про живот. Он действительно разболелся, но уже потом, потому что я съела все, что было на столе. Я съела весь свой день рождения.

А потом пошла спать.

И все-таки жизнь в Вулверхэмптоне проходит не без приятностей и интересностей. В четверг мы везем Люпена к стоматологу, и ему вырывают сразу пять зубов.

Наверное, поэтому он так много плакал в последнее время. По натуре он вовсе не меланхолик и не страдалец. У него просто болели зубы. Врач сказал, что они насквозь гнилые и их надо срочно удалять. Люпену дали общий наркоз и вырвали пять зубов. Операция длилась час.

– Это всего лишь молочные зубы, сынок, – бодрым голосом говорит папа по дороге домой. Люпен лежит, распластавшись, на заднем сиденье фургончика, положив голову на колени Крисси. – Начальные зубы! Теперь у тебя вырастут уже настоящие взрослые зубы. Скоро будешь запросто разгрызать кирпичи, как в «Челюстях»!

Люпен держит в руках пакетик с конфетами, которые ему выдали в качестве вознаграждения. Других систем поощрения у нас нет. За свои зубы Люпен получил леденцы, карамель и ириски. За леденцы, карамель и ириски он расплатился зубами. В каком-то смысле мы тут имеем идеальную зубоврачебную круговую систему для детей старшего дошкольного и младшего школьного возраста.

– Когда я был маленьким, у нас у всех были гнилые зубы, – говорит папа через плечо. – У всех до единого! У всех дядьев! У твоего дяди Джима был один зуб, черный насквозь. Насквозь . Мы называли его «чертов зуб». У твоей бабушки не осталось ни одного своего зуба уже к двадцати восьми годам. Она носила вставные челюсти. Говорила, что потеряла по зубу на каждого из своих детей.

– Похоже, у Люпена тоже не осталось ни одного зуба, – говорит Крисси.

Мы все смотрим на Люпена. Вроде бы понимаем, что не надо смотреть, но все равно смотрим. Он еще мутный, как будто пьяный – до конца не отошел от наркоза, – и каждый раз, когда он открывает рот, кажется, что у него не хватает одной пятой лица. У него на лице – красные влажные бреши. У него больше нет рта – просто дыра.

Крисси молча касается пальцем щеки Люпена, хочет, чтобы я посмотрела. Когда Люпену рвали зубы, ему разворотили еще и губу. У него нет зубов и повреждена губа. Во рту – какое-то кровавое месиво. Остался единственный передний зуб, правый центральный резец. Торчит, как башня мартелло на пустынном берегу, омытом кровью. Бедный Люпен.

Мы приезжаем домой. Мама сделала генеральную уборку, как это бывает только перед приходом гостей. Сегодняшний почетный гость – развороченный рот Люпена. Его усаживают на диван, на самое лучшее место, где пружины еще не продавлены вусмерть, и укрывают самым мягким пледом, и когда Люпен окончательно отходит от наркоза, он развлекается тем, что заставляет нас с Крисси делать всякие унизительные вещи в обмен на конфеты.

Крисси приходится изображать орангутанга, застрявшего под креслом. Мне приходится признаваться в любви всевозможным не самым приятным персонажам вроде мистера К. из «Счастливых дней» или Перчатки из «Желтой подводной лодки». В конце концов Люпен доводит меня до слез, мама приходит в гостиную и ругает нас всех.

Мы с Крисси делаем вид, что готовы унижаться исключительно для того, чтобы развеселить Люпена. На самом деле мы унижаемся ради конфет. Сегодня на ужин у нас макароны с вареной капустой. А нам хочется маленьких радостей, стремительных и сиюминутных, как их определяет Джон Кайт. Люпену достается целая банка рисового пудинга, политого вареньем. У него нет зубов, он не может жевать макароны с капустой.

– У меня лучший ужин! – говорит он.

Ладно, не будем его затыкать. Пусть ребенок порадуется.

– Они прикольные, – говорит Крисси чуть позже. Мы сидим на полу в спальне, все трое. Сидим в кружок и играем с вырванными зубами Люпена. Крисси принес булавку и теперь сосредоточенно выковыривает из зуба мягкую гниль.

– Он пахнет? Пахнет гнилым? – спрашивает Люпен.

Крисси нюхает зуб.

– Нет, не пахнет.

В комнате все равно ощутимо воняет. Минут десять назад Крисси зажег спичку и поднес ее к зубу, чтобы сжечь прилипший к нему микроскопический кусочек десны.

– Как бекон из человечины, – сказал Крисси.

Запах был точно такой же, как от сожженных волос. На зубе остались черные подпалины. Кто бы мог подумать, что из зубов можно извлечь столько веселья!

Я бросаю три зуба вместо монет для гадания по «И Цзин», по китайской «Книге перемен». Мне выпадает сорок четвертая гексаграмма: «Сближение».

Я смотрю в книжке, что она означает.

– «У женщины – сила», – читаю я вслух. – Это наверняка про меня! У меня все получится! Я выйду замуж за Джона Кайта!

Я поднимаю вверх два больших пальца. Хлопаю себя по бедру. Бью кулаком в воздух.

Читаю дальше:

– «Не показано брать жену».

Братья смотрят на меня с видом «Кто бы сомневался».

Я смотрю на зубы Люпена и говорю:

– Брошу еще раз. Надо перегадать.

Однажды я бросала монетки девять раз подряд, пока не добилась хорошего предсказания. Вот и теперь я бросаю Люпеновы зубы, пока «И Цзин» не подтверждает, что я перееду в Лондон, буду жить на Розбери-авеню и выйду замуж за Джона Кайта, а Стивен Фрай нас обвенчает. На то, чтобы устроить желанное будущее, иной раз уходит вся ночь. Но время у меня есть.