Кейтлин Моран - Стать Джоанной Морриган

И вот наконец звонит Кенни – приглашает меня на очередное редакционное совещание.

– Давненько мы с тобой не виделись, Уайльд.

В первые две-три секунды я вообще не понимаю, к кому он сейчас обращается – я придумала Долли Уайльд так давно, и меня уже много недель этим именем не называли.

– В четверг, ровно в полдень, Уайльд, – говорит Кенни. – И приготовь пару-тройку идей. Видит бог, нам сейчас не помешают свежие идеи.

Похоже, меня простили за все, что я сделала не так в своей статье о Джоне Кайте. По крайней мере, мне дают еще один шанс.

Теперь, когда я снова услышала имя Долли, я вспоминаю, как сильно ее люблю, и усердно ее воскрешаю.

Я снаряжаю Долли Уайльд в Лондон, словно горничная госпожу. Запершись в ванной, я сперва высветляю волосы, а потом крашу их в вишнево-красный. Цвет туфелек Дороти, цвет Мики Берени из «Lush». Я рисую Долли глаза черной подводкой. Я наряжаю ее в черное платье, чулки на резинке и шляпу-цилиндр.

Я уже уяснила, как делаются девчонки и как они выпускаются в большой мир. В большом мире все пьют. Все курят. Вечно поддатая Мики Берени – чертовски красивая женщина. Заходишь в комнату и произносишь слова, как будто играешь в спектакле. Притворяешься, пока не начнет получаться. Рассуждаешь о сексе, словно это игра. Пускаешься в приключения. Не цитируешь мюзиклы. Подмечаешь, что делают все остальные, и делаешь так же. Говоришь не для того, чтобы быть правой, а для того, чтобы быть услышанной.

Смотришь на уличные фонари и представляешь, что это солнце.

Вулверхэмптонский вокзал. Сажусь в электричку, словно я – пуля, выпущенная из лихого ружья. Смотришь в окно и как будто листаешь страницы книжки: крыши домов, палисадники и каналы – пустыри, точно тарелки с разваренной склизкой капустой. Жду не дождусь, когда я уже вырвусь из этого мрачного места и опять окажусь в Лондоне. Каждый миг этой поездки будет как жаркий безумный сон, который я постараюсь запомнить – и непременно запомню, спрячу за щеку и буду его смаковать вновь и вновь, когда снова вернусь сюда, к чапати, намазанным маргарином, и грязным стенам.

Когда электричка выходит из тоннеля на Юстонском вокзале, белые стены светлы, высоки и покрыты плющом. Как будто въезжаешь в древний богатый Рим.

«D&ME». Лифт. Коридор. Иду прямиком в вечно пустынный женский туалет и встаю перед зеркалом.

– Привет опять, – говорю я себе. На этот раз я подготовилась. В одной руке – пачка «Силк Кат». Женщины из рабочего класса курят только «Силк Кат». В другой – бутылка вина. Я приняла волевое решение, что начну пить. Прямо здесь и сейчас, на глазах у коллег по журналу. Да, теперь я такая.

Я долго думала, что из спиртного купить для такого случая. Как я понимаю, это важный этап взросления – выбрать себе алкогольный напиток. В книгах все так и бывает: о человеке нередко судят по тому, что именно он пьет.

«Он пьет только виски!» Или: « Конечно , шампанское!»

В конце концов я зашла в винную лавку неподалеку от здания вокзала и купила бутылку «MD 20/20», ядовито-зеленого крепленого вина, весьма популярного в девяностые годы.

Во-первых, оно дешевое. Во-вторых, у него яркий, радостный цвет. И еще я заметила, что на пустыре за городским парком, где по вечерам собирается молодежь, у кострищ из обожженных пружинных матрасов и аккумуляторных батарей валяются по большей части бутылки из-под «MD 20/20», из чего можно сделать вполне однозначный вывод, что молодежь моего круга отдает предпочтение бюджетной крепленой бормотухе.

Я раздумываю, может быть, стоит сделать глоток перед тем , как идти на совещание – прямо здесь, в туалете, – но решаю, что лучше не надо.

Какой смысл пить, если этого никто не видит?

Конференц-зал редакции почти полон. Люди сидят на стульях и на столах, курят и разговаривают.

– Леди и джентльмены… МИСТЕР ЭЛТОН ДЖОН!!!!! – объявляю я с порога. Многие смеются. Значит, по сравнению с прошлым разом я уже выступаю достойно.

– Уайльд, – говорит Кенни, глядя на меня. На мои волосы, на бутылку «MD 20/20» у меня в руке. – Ты теперь косишь под Джоплин.

Я открываю бутылку и предлагаю общественности:

– Кто-нибудь хочет глотнуть?

Все вежливо отказываются. Я отпиваю маленький глоточек из горлышка.

Это мой первый в жизни глоток алкоголя. Ощущения совершенно убийственные. Пиздец как он есть. Прошибает до самых печенок. Глаза нещадно слезятся и лезут на лоб.

– Ну слава богу. Так уже лучше, – говорю я, ставлю бутылку на стол и вытираю рот тыльной стороной ладони. Притворяйся, пока не начнет получаться. – Ночь была лютой .

Мое заявление встречено смехом. Мне удалось позабавить народ. Образ «разбитной, чуть поддатой девицы» заходит значительно лучше, чем все отсылки к «Энни». Кажется, я нашла свою нишу.

– Ладно, давайте начнем совещание, пока Уайльд не нашла телевизор и не принялась вышвыривать его из окна, – говорит Кенни и пинком закрывает дверь, не вставая со стула.

Если бы я рецензировала себя на втором совещании по сравнению с собой же на первом, я дала бы себе семь звезд из десяти. Я не только выдала три шутки, рассмешившие всех и каждого – когда заговорили о Принсе как о секс-символе нашего времени, я сказала: «Прошу прощения, но если судить с точки зрения женщины – каковой я являюсь почти всегда, – Принс все-таки мелковат для секс-символа. Разве что запихать ему в зад электрический провод и использовать его как вибратор», и все ДОЛГО и ГРОМКО смеялись, – но и изрядно укушалась под конец.

Разумеется, я не раз видела, что происходит с подвыпившими людьми, но видела только внешние проявления. Теперь же я знаю, что происходит внутри . Коленям тепло, и вся тревожность как бы растворяется в густом сиропе, приятном, тягучем и мягком. Как почти все лекарства, на вкус алкоголь отвратителен – но он тебя лечит. Он лечит . Если бы я принимала по четыре столовые ложки спиртного в день, мне не пришлось бы кусать пальцы. Алкоголь – панацея от искусанных пальцев и от всех тревог. Мэри Поппинс пьет свою ложку пунша с ромом. Джон Кайт сладострастно за ней наблюдает. Мои мысли кружатся в благостном алкогольном вихре.

В конце совещания Кенни выдает сакраментальную фразу: «Это все на сегодня, а теперь мы все дружно и весело пиздуем в паб».

И в этот раз я пиздую в паб – дружно и весело – вместе со всеми.

Я оказалась в пабе второй раз в жизни – и дублинский паб не считается, на самом деле. Потому что тогда я пила кока-колу.

Но в этот раз, подогретая целительным «MD 20/20», я вдруг понимаю, что из всех зданий в мире – музеев и библиотек, больниц и красивых хороших домов – пабы самые лучшие . Как всегда говорит папа, пабы – прибежища пролетариата. Дворцы для малоимущих.