Кейтлин Моран - Стать Джоанной Морриган

Это не только моя прощальная вечеринка. Как романтично выразился мой папа: «Сын тети Сью обрюхатил какую-то цыпочку из Хейлсоуэна, так что это будет еще и гулянка в честь их помолвки».

Приехав на вечеринку, я первым делом пытаюсь найти «цыпочку из Хейлсоуэна», чтобы сердечно ее поздравить, но она играет в футбол во дворе с кем-то из младших детишек и посылает меня на три буквы, потому что я ей мешаю бить по воротам (две мусорные корзины у забора).

– Надеюсь, вы будете счастливы вместе, – говорю я, схватившись руками за грудь, куда неслабо ударил мяч, и гордо ухожу в дом. Эта «цыпочка из Хейлсоуэна» очень даже неплохо играет в футбол для девицы на пятом месяце беременности. Настоящая женщина из Блэк-Кантри.

В гостиной Крисси беседует с кузиной Эйли, которая кардинально сменила имидж с тех пор, как я ее видела в последний раз. Они сидят на подоконнике, Эйли курит, выдыхая дым в окно. Грудь болит до сих пор. О чем я им и сообщаю.

– Эйли прибилась на рейв, – говорит мне Крисси. Я сама вижу, что Эйли прибилась на рейв.

– Рагга наше все, – говорит Эйли. На ней разноцветный комбинезон в кислотных разводах и яркая вязаная шапка.

– А что стало с тем парнем из «Новы»? Что стало с мечтой шугейзинга? – спрашиваю я.

– Я нашла рейвера с большим членом, – говорит Эйли с довольным видом.

Крисси заметно смущается.

– Ну и чем хорош… рейв? – спрашиваю я.

Эйли рассказывает об альбомах, на которые она «подсела» в последнее время, и о некоей мифической рейвовой басовой ноте, которая якобы заставляет некоторых людей обосраться на месте.

– И что в этом хорошего ? – сухо спрашивает Крисси.

Эйли его игнорирует.

– Скажи мне, Эйли, как ты умудряешься сочетать в себе любовь к таким разным музыкальным жанрам? – говорю я.

– Ну, в кухне я гот, в гостиной – шугейзер, а в спальне – рейвер, – говорит Эйли, стряхивая пепел в окно.

Когда Эйли уходит за выпивкой, Крисси мне говорит:

– Она меня бесит . Глупая женщина. Пойдем погуляем, подышим воздухом.

Он выпрыгивает из окна. Я смотрю, что делают детишки. Дэвид очень сосредоточенно пытается засунуть палец в слот для кассет в видеомагнитофоне. Убедившись, что малышне есть чем заняться, я вылезаю в окно следом за Крисси.

Мы переходим через дорогу и идем на детскую площадку, где качели и горки. Крисси достает из карманов две банки сидра.

– Значит, ты уезжаешь, – говорит он.

Мы сидим на качелях и пытаемся качаться, но получается плохо. У нас слишком длинные ноги.

– Да, – говорю. – Ты тут справишься без меня?

– Я прекрасно справлялся в первый год своей жизни.

– Ага. В основном плакал и писался.

– Может, я вновь открою для себя эти радости юных лет, – говорит Крисси. Он качается, поджав ноги, – колени почти достают до земли.

– Крис… Я все же спрошу: вы точно справитесь без меня? В смысле, я не могу не уехать. Если я не уеду сейчас, я тут просто умру. Окончательно. Но как вы тут справитесь без меня?

Крисси вздыхает:

– Джо, мы уж как-нибудь справимся. В конце концов, ты уедешь, и одним ртом станет меньше.

Я возмущаюсь и негодую:

– Эй, братец . Это не я выпиваю целую банку рисового пудинга в один присест. И потом, половина еды, что мы ставим на стол, куплена на мои гонорары. С моей работы. Я потрошу «Суповых драконов», и ты ешь супчик. Вот такой пищевой алгоритм.

– Ну если честно, – медленно говорит Крисси, – если взглянуть на все это с другой стороны, получается, именно твоя работа и сократила количество пищи на нашем обеденном столе.

Я смотрю на него и не понимаю вообще ничего.

– Погоди… В каком смысле моя работа сократила количество пищи на нашем обеденном столе? И кстати, у нас нет «обеденного стола». Стол стоит у меня в комнате, заваленный дисками «Primal Scream».

– Хорошо, – говорит Крисси, секунду подумав. – Твоя работа сократила количество пищи у нас на тарелках, которые мы обычно держим на коленях, подложив диванные подушки. – Он вздыхает, трет рукой лоб и объясняет, что произошло.

Когда я бросила школу, чтобы работать в «D&ME», нам сократили пособие – те самые минус 11 процентов, – поскольку я больше не посещала дневное учебное заведение и, таким образом, выпала из категории «учащиеся».

То есть все-таки это я виновата в том, что у нас заметно ухудшилось материальное положение. Не потому, что я что-то сказала Вайолет, а потому, что я бросила школу. Вот почему мама была так против, чтобы я шла работать. Я практически ввергла семью в нищету, пытаясь спасти ее от нищеты.

У меня в голове полная каша, изрядно приправленная паникой. Все так запутано, причины и следствия поменялись местами. Я себя чувствую Марти Макфлаем из «Назад в будущее», который отправился в прошлое и чуть было не отменил свое собственное рождение, когда героически попытался не дать его будущей матери наехать на его будущего отца. Бедный Марти Макфлай. Бедная я.

– Вот же блин, – говорю я, замерев на качелях. – Я – Марти Макфлай. Я – Марти Макфлай, Крисси.

Крисси вручает мне банку сидра.

– Да. Ты – Марти Макфлай, – мягко говорит он, явно пытаясь меня успокоить. – Пей сидр, малышка. Кажется, у тебя шок, потому что ты бредишь. Может, тебе пора завести шапочку из фольги?

– Только не с этими туфлями, – говорю я на автомате, открывая банку. – Они друг с другом не лепятся. Погоди. А кто еще знал? Ты – понятно. А мама с папой?

– Конечно, знали. Собственно, поэтому они и ругались, – говорит Крисси, глядя в свою банку с сидром. – А потом мама сказала папе, чтобы он ничего тебе не говорил. Чтобы ты не расстроилась. В общем, теперь ты все знаешь. Знаешь великую тайну! И как раз вовремя, чтобы решить проблему – свалить на хер.

– Да, спасибо за краткое, доступное изложение, Хэл. – Я отпиваю сидр. – Вот же блин.

– Да, мы повели себя благородно , – задумчиво говорит Крисси. – По отношению к тебе.

– Но… но вы называли меня спасительницей, когда я привезла телевизор!

– Да. От нас не укрылась ирония ситуации.

– Блин.

Я сижу на качелях, как куль с картошкой. Я не знаю, что говорить. Я узнала кое-что новое для себя: иногда любовь бывает негромкой, незаметной и неосязаемой. Иногда любовь анонимна. Иногда она молчалива. Иногда любовь тихонько стоит в уголке, когда ты называешь ее паскудой, кусает губы и ждет.

– Когда ты уедешь, с нами все будет в порядке. Да, мы потеряем одно пособие на ребенка, но если честно, ты обходишься нам дороже семи с половиной фунтов в неделю на одной туалетной бумаге. Ты тратишь невероятное количество.

– Как и все девочки, – говорю я. – Девочки подтираются чаще. Ты даже не представляешь. И туалетная бумага лучше тампонов. Тампоны – штука коварная. Однажды у меня был случай, в «Воксхолле». Я зашла в туалет, хотела вставить новый тампон, но оказалось, что там уже есть один, старый. У меня там… даже не знаю… какой-то безумный чулан.