Джой Уильямс - Подменыш [litres]

Других посетителей у Линкольна не было. Шелли не показывалась. Он все время ожидал ее появления в дверях, в истерике, растолстевшую и озверевшую, требующую денег и замужества. Это дало бы ему повод для праведного гнева. Он чувствовал, что если еще хоть раз увидит ее, то сможет изгнать из своей жизни и разума навсегда. Однако ее отсутствие сильнейшим образом давило на него. Лицом к лицу он мог бы с ней сладить. Но она не объявлялась. Когда он всовывал ей в зад, не лицо ли ее он видел? Он почувствовал озадаченность, затем раздражение. Затем озабоченность. Он чувствовал, что им манипулируют, играя на эмоциях, словно заставляя шагать по клеточкам. И все же, она могла быть мертва, в его квартире, в этот самый момент, а ему придется отвечать. Лежит там, протекая, как гнилая картошка, источая зловоние. Шелли мертва, за запертой дверью, с арендой, оплаченной на год вперед. Таким уж человеком был когда-то Линкольн. Платежеспособным. Чудесный риск.

А теперь он нес ответственность. За порчу жилого пространства неживым телом. Ха. Он решил пройти анализ на способность к отцовству.

– Меня ложно обвинили, – сказал он врачу.

Пришла медсестра и проворно его подоила для анализа, а следующим утром его вызвали в маленький кабинет узнать результаты. На стене висела схема простаты. На другой стене была цветная фотография крытого моста в Вермонте. Линкольн сел на очень неудобный крутящийся стул, за ножки которого то и дело цеплялся ногами.

– Я хочу результаты этого для суда, если потребуется, – сказал Линкольн врачу.

– Очень хорошо, – сказала врач, – но все ответы на вашей ладони.

Линкольн быстро взглянул на свои руки. Она намекает, что он забавляется с собой? Это как-то отразилось на его руках? Мозоли? Или есть особый признак, легко распознаваемый, на плоти бесплодных мужчин? Разорванный круг, возможно доказанный наукой?

Руки у него были тонкие и красноватые.

– Вот, смотрите, – сказала врач, указывая на морщинки, обхватывавшие его запястья под самой кистью. – Эти линии. Их называют браслеты. Когда они искривляются вверх, к самому основанию ладони, они указывают, как бы лучше сказать, на репродуктивные проблемы. Но это совсем не ваш случай. Ваши браслеты не входят в ладонь.

Линкольн уставился на нее, ошарашенный. В больнице должны быть светлейшие умы и лучшее оборудование на всем северо-востоке. Вчера его семя крутилось в центрифуге двадцатого века, а сегодня его втягивают в этот нелепый разговор. Здесь имеется лабораторное оборудование на несколько миллионов долларов, а он должен вникать в эту хиромантию.

– Ради всего святого, вы же профессионал или как? – сказал Линкольн.

– О, хиромантия – это просто мое хобби. Линии жизни, любви, линии Марса и судьбы. Поразительно, как это все совпадает. Вы знали, что ничто не проявляется на ладони так явно, как сумасшествие? Но это я так, развлекаю вас. Это как разгадывать тайны. Я просто сообщаю вам, что вижу.

– Ну, это не бог весть что, – сказал Линкольн меланхолично.

– Ну тогда вперед, – сказала врач и достала из картотечного ящика фотографию восемь на десять. – Это микроснимок электронного сканера. В масштабе порядка одного к четырем тысячам.

Линкольн взглянул. Это напоминало изображение из планетария. Мясистые ракеты с толстыми извилистыми хвостами на фоне черного задника неба. Ракет было порядочно.

– Спермии выделяются из семенной жидкости путем центрифугирования и оттеняются платиной, – врач указала гладким ногтем на слегка коническую, пушистую головку одной из ракет на снимке. – Головка спермия состоит из плотно спрессованного хроматина, наследственного материала, накрытого акросомным колпачком, защищающим энзимы, обеспечивая проникновение в яйцеклетку. За головкой располагается короткий сегмент, содержащий митохондрии, дающие энергию для длинного жгутика.

– Не могу поверить, – сказал Линкольн.

– Зачем мне вас обманывать? – сказала она. – Шутка!

Врач рассмеялась.

– Черт, – сказал Линкольн.

Когда его выписали, он вернулся в свою квартиру, где его ждала Шелли, с порцией гадостей. Он вряд ли мог что-то с этим поделать. Он был человек без будущего. В итоге он отправился на остров и остался там.

В сауне член Линкольна обмяк и выскользнул из руки. Мысли о Шелли всегда угнетали его. Он не мог сосредоточиться. Он принялся сердито надрачивать, но потом успокоился и стал ласкать себя, как только умел. Он оттягивал и поглаживал, нежно пощипывал, гнул и похлопывал, раскачивал, словно змею, и гипнотизировал. Он испытывал приятную дрожь предвкушения. Он чуть изогнулся, замедляясь.

Кто был тот нацист, который приходовал мальчиков и прокусывал им яремные вены?

Кем был Тирезий [27] Слепой прорицатель (из греческой мифологии). , если ему так везло?

Линкольн прицокнул языком.

В самом деле, человек не может выносить слишком много реальности. А если не может человек, тогда что может, если не бесчувственность? Самое лучшее – забыть прошлое. Для половины всего, что творится в этой жизни, просто нет слов. Куда же ушла жизнь, затерявшись среди живых, как вопрошает поэт… Обкончай это…

Его живот раздулся. Он постучал по нему членом, по своему пузу, полному всякой блажи и немыслимой жути. Он тронул член сбоку пальцем и легко провел им вокруг натянутой крайней плоти. Его грудь поднялась. Он кончил. Струйка спермы оросила ему лицо.

Линкольн лежал, тяжело дыша, закрыв глаза. Он испытывал такое чувство, словно его выпотрошили, принесли в жертву, словно он был на вершине горы, под солнцем, в те давние времена, когда радости чрева питали душу.

Он застонал. Его рассеянный взгляд обрел ясность, когда он подтянулся и сел ровнее. Его сердце колотилось в заплывшей жиром груди. Он слышал тихое шипение пара в помещении.

Он спустился на пол и, шагнув в душевую кабинку, открыл кран на полную мощность. Он почувствовал, как струи воды беспорядочно хлещут его по спине и рукам. Он прислонился к деревянной стене кабинки без занавески. Сердце стучало в ушах каким-то огромным неисправным мотором. Вода лениво утекала в сток. Линкольн резко закрыл кран и потянулся за полотенцем. Его одежда лежала, аккуратно сложенная, на скамейке. Он вытерся и потянулся за своими семейными трусами. Позади него раздался какой-то звук, и он неуклюже поскользнулся на мокром полу, с одеждой в руках. Кожа зудела. Он беззвучно произнес имена своих детей. Они надувались у него на губах пузырьками слюны. Один камень в кладке наседал на другой…

– Что такое? – встрепенулась Перл.

– Ты уронила стакан, Перл. Смотри, не разбился.

Питер вежливо подал ей стакан, вытерев его краем своего полотенца.

Дверь сауны открылась, вышел Линкольн и пошел по лугу. Перл полегчало при виде него.