Моника Вуд - Один на миллион

Его интонация изменилась, голос зазвучал взволнованно:

— Нам требуются документы другой категории.

— Какие, например?

— Во-первых, свидетельство о рождении.

— Вряд ли оно у меня есть.

— Подумать только. — Он замолчал, совершенно убитый.

— Я допустил большую ошибку, — сказал он, вжимаясь в спинку стула. — Я думал, что у всех американцев есть документы.

— Слушай, — сказал она. — Ты забыл про мои водительские права. Если все пойдет по плану, скоро мне выдадут новенький документик, и там будет указан мой возраст, и мой рост, и даже мой вес. Так что никаких проблем.

— Права не в счет, — сказал он и дальше процитировал: «Мы отдаем предпочтение документам, выданным в детстве».

— Отдают предпочтение? Почему?

— Потому что взрослые часто врут про свой возраст, — он кивнул на список мошенников.

— Ну, я-то не вру. Я точно знаю, сколько мне лет.

— Но это серьезная организация! — он едва не свалился со стула. — У них серьезные правила!

Она положила руки на его узкие плечи:

— Успокойся, прошу тебя.

— Хорошо, — кивнул он, но огорчение не вмещалось в его глаза.

— Нам просто нужно раздобыть немного информации, вот и все, — сказала она.

— Я могу, — сказал он. — Я умею работать с информацией.

— Еще как умеешь. — Она постучала ручкой по столу. — Может быть, потребуются отпечатки пальцев. Или запись из церковной книги о крещении. Меня крестили в Литве, на месте той церкви сейчас, наверное, «Бургер кинг». Я не знаю, в каком городе это было, не говоря уж про церковь, и на свете нет ни души, у кого можно спросить.

Пораженная, она отложила ручку.

— По сути, я ведь не знаю, откуда я родом.

Вдруг в сознании, словно капли дождя, упали слова: Pasienis. Laivas. Kelione. Граница. Корабль. Путешествие.

Мальчик готов был заплакать:

— Что же нам делать?

Она похлопала его по плечу:

— Давай посчитаем.

— Во-первых, — тихо сказал он. — Свидетельство о рождении.

Он вырвал листок из новой записной книжки — она даже не представляла, чего это ему стоило, — и сверху вывел: ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Затем он написал ПУНКТ ПЕРВЫЙ аккуратным, округлым почерком, что, судя по всему, немного успокоило его. Он перевел взгляд вверх и вручил ей листок торжественно, словно приходской священник той давно исчезнувшей церкви, подтверждая существование Уны.

Он заверил ее, что в следующий раз принесет точный перечень документов, которые требуются от нее. Когда приступили к записи воспоминаний, она нервничала и боялась, что ничего не успеет. Пленка заканчивалась: с одной стороны оставалось уже немного ленты, зато с другой стороны намоталась толстая бобина — ее жизнь!

— Часть номер восемь? — переспросила она. — Ты ничего не путаешь?

Они записали часть номер восемь.

— Ты не показывай эту часть своему учителю, — попросила Уна. — И следующую тоже.

— Не покажу, — пообещал он. Он и так понял. Он, похоже, всегда все понимал.

Когда приехал командир скаутов, она попросила его подождать снаружи. Они записывали часть номер девять. Командир сбегал по своим делам, потом вернулся. Но они не успели закончить. Уна попросила его подождать еще немного. В итоге они записали десять частей — ведь диктофоном управлял мальчик.

Этого как раз хватило. Уне нечего было прибавить. Мальчик унес все ее воспоминания. Точнее, она отдала их ему.

Остаток дня она провела, разыскивая по всему дому свое свидетельство о рождении, пока не вспомнила, куда оно делось. Она собиралась сказать об этом мальчику — предстояла их десятая встреча, — но он не пришел. Не пришел он и в одиннадцатую субботу, когда ее кусты внезапно покрылись птицами радужных расцветок, чьего щебета Уна не слышала.

А в следующую субботу пришел отец мальчика.

Куин работал с утра до вечера без передышки. В конце недели, после посещения Уны, он выделял время, чтобы сходить в банк, положить наличные на счет и выписать чек на сумму вдвое больше, чем платил раньше. Потом на автобусе ехал к Белль, чтобы отдать чек. Из-за этого ритуала у него появлялось слишком много времени для размышлений, но он считал, что обязан вручать чек лично.

Визиты к Белль доставляли много неприятностей — терпеть их он тоже считал своей обязанностью. Приходилось сталкиваться то с грозной сестрой Белль, Эми, то с какой-нибудь из ее хамоватых тетушек, то с нервной матерью, то с отцом, что было гораздо хуже, то с Тедом Ледбеттером, что было хуже всего. Куин все равно приходил, потому что это наименьшее, что он мог сделать. И наибольшее. Белль простила ему кражу дневника — он вернул его, и она молча взяла.

Когда Куин вышел из автобуса недалеко от дома Белль, зазвонил телефон.

— Привет, Папаша! — раздался знакомый голос. — Выручай нас.

— Дай угадать, — ответил Куин, шагая против ветра под косыми лучами солнца. — Кузен Зак кинул вас в последнюю минуту — загремел в рехаб?

— Пойми, это же болезнь, — сказал Брендон.

Ему двадцать один год, он верит в Иисуса. Все они верят, почему бы и нет? Молодые счастливчики, ямочки на подбородках, отличные зубы. Они назвали свою группу «Тропа воскрешения».

Куин вынул из кармана календарь.

— Когда?

— Завтра. Восемь городов, семь дней. Возвращаемся в субботу.

— Ожидаются хорошие сборы?

— Мы горим, Папаша, — засмеялся он звонким тенорком.

— Ладно, я черкну тебе.

«Тропа воскрешения» платила хорошо и быстро благодаря Сильвии — супермамочке Брендона, которая споро говорила и так же споро вела дела. Куин никогда не встречался с этой заблудшей овцой, кузеном Заком, гитаристом, которого ему приходилось заменять раз за разом.

— Обалдеть можно, он черкнет! — пророкотал на заднем фоне Тайлер, брат Брендона. Их кузены, Джейсон и Джефф, которых собирательно звали «два Джи», входили в общий молитвенный круг.

— Ну хорошо, погоди минутку, — сказал Куин.

Утро субботы у него было занято: нужно еще раз навестить Уну Виткус, до сих пор он ее не подводил.

— Так что?..

— Нет проблем, — ответил Куин. — Я выйду.

— Обалдеть можно, он выйдет! — пророкотал кто-то из двух Джи.

Куин почувствовал прилив гордости, с примесью тревожащего отеческого чувства. Несмотря на то что ребята молились чуть не каждый раз перед тем, как взять горсть чипсов из пачки, Куин их любил. Они писали весьма приличные песни и вели себя как профессионалы, хотя их щенячья привязанность порой напоминала ему об апостолах, ведомых из города в город Христом. Он научил их знаменитым мелодиям Хендрикса и Клэптона, посоветовал держать гитары пониже. «Да сорвите рубашку, поорите, прямо как Dave Clark Five». Они называли его мистер Поттер, но он попросил этого не делать, тогда они придумали Папашу, и так оно и повелось.