Моника Вуд - Один на миллион

Белль тихонько рассмеялась. Куин почувствовал, что она удаляется куда-то, где ее не достать, и что день неотвратимо катится к ужасному концу. Он остался в полном одиночестве среди трех непостижимых человек, и на каждом из них вдруг проступил яркий и своеобразный отпечаток будущего, которое ожидало его в ближайшие минуты или часы.

— Если моя мама забрала что-то из ваших вещей, то они погибли в пожаре, как и все остальное, — сказал Ларри.

— В каком таком пожаре? — спросила Уна.

Она впервые обернулась к Куину:

— Вы можете заставить этого типа говорить разумно?

Но Куин ничем не мог ей помочь. Он стоял замерзший в своей новенькой футболке и пытался постичь, чего она добивается. Одно было очевидно: она приехала сюда не ради душещипательного воссоединения с плодом чрева своего. Она приехала за своим свидетельством о рождении. Он мог бы догадаться с самого начала. Впрочем, он все равно повез бы ее в Вермонт — внезапно понял он и удивился этому новому знанию о себе.

— В каком таком ПОЖАРЕ? — повторила Уна.

— В том самом пожаре, — ответил Ларри. — Я был ребенком, конечно, но, кажется, помню все, так часто она рассказывала про пожар. Семейное поместье, видите ли. Семь домов и один из фруктовых садов погибли за ночь.

Куин переводил взгляд с одного лица на другое, потом в окно, словно птица, которую высматривал Ларри, вот-вот появится, как почтовый голубь, а к лапке привязана записочка: «Эй, Уна, нет у него ничего».

— ТВОЯ МАТЬ ПИСАЛА МНЕ МНОГО ЛЕТ С ОДНОГО И ТОГО ЖЕ АДРЕСА, — сказала Уна.

Она, прищурившись, вглядывалась в Ларри, словно устанавливала его личность.

— Ее отец построил новый дом на месте сгоревшего. Точнее, два дома. Один для себя, другой для нас, — Ларри мечтательно улыбнулся. — Как я скучаю по тому дому, боже милостивый. Мы потом продали его какой-то фирме, она там все застроила многоквартирными домами. Я отвечу перед Всевышним за это, но ведь фирма платит за мое пребывание здесь.

— Вот те на, приехали, — сказала Уна.

Ларри посмотрел на нее.

— Боюсь, я забыл, как вас зовут, дорогая.

Наступила пауза. Куин пытался перехватить взгляд Белль, но она не сводила глаз с Ларри, словно в трансе.

Уна прижалась чуть ли не вплотную к ушной раковине своего сына:

— Уна, — сказала она. — Уна Виткус.

— Это, кажется, польское имя?

— Литовское.

— Подумать только! Надо же, моя биологическая мать была родом из Литвы, — он покачал головой с болезненным выражением. — Откуда мы с вами знакомы, дорогая?

От кондиционера, гнавшего арктический холод, волосы на голове Уны наэлектризовались и парили над черепом.

— Мы с твоей матерью были подругами, — сказала она так тихо, что он не мог расслышать.

Она распрямилась и махнула рукой.

— Мы уходим. Прощай, Лаурентас.

Она поднялась со стула, и Белль встрепенулась, очнувшись от забытья:

— Уже уходим?

— Побудьте еще, — попросил Ларри. — Девушки сварят нам отличный кофе, превосходный.

Белль улыбнулась:

— Звучит заманчиво.

— Мы не можем здесь оставаться, — заявила Уна. — У меня срочные дела.

Куин был бы очень даже рад вернуться в автомобиль и оттуда наблюдать за продолжением спектакля, но у Белль были свои планы.

— А я не прочь посмотреть на эту птицу, — сказала она новому знакомцу, глядя ему в глаза взглядом, который Куин хорошо знал по собственному опыту и от которого, конечно, растворятся известковые бляшки в сердце старого чудака. — На эту желтогрудую хрень, как ее там.

— Иктерия, — сказал старик, протягивая ей бинокль. Тут только Куин заметил, что у него одна рука парализована.

— Мой сын любит птиц, — сообщила ему Белль.

Ларри, который, казалось, разбирал ее речь без всякого труда, ответил:

— Чем их больше, тем веселее.

— Мы уходим, — заявила Уна.

Белль ответила, глядя в окно:

— Я остаюсь здесь с Ларри.

— Ты прекрасно выглядишь, Лаурентас. Я рада, что у тебя все в порядке. Прощай, — с этими словами Уна направилась к выходу.

— Эй, — окликнул Куин.

Белль уже не обращала внимания на него — она расположилась на освободившемся стуле Уны и беседовала с ее сыном про детей и птиц. У Ларри четыре дочери, два сына, девять внуков и выводок правнуков и праправнуков — Уна про них даже не спросила. Все потомки Ларри, похоже, были кочевниками, устремленными за горизонт.

— Видите ли, ведь мой биологический отец был циркачом, — сообщил он Белль с какой-то грустной гордостью, нежась в тепле ее внимания.

«Да она заигрывает с тобой, приятель», — подумал Куин. В прежние времена он сказал бы это вслух, и его замечание позабавило бы Белль, она бы рассмеялась и призналась, что не может удержаться от флирта с детьми и стариками. Сейчас все было иначе, Куин видел, как тепло из ее изболевшегося, истерзанного нутра изливается на подточенного молью дедулю, который каким-то загадочным образом связывает ее с потерянным сыном. Похоже, она себя тут чувствует как рыба в воде. Куин словно увидел ее изнутри. Может, все эти годы она об этом и просила — увидеть ее такой? Может, наконец-то он исполнил ее заветное желание? Резкий свет, падавший из окна, размывал ее профиль, выбеливал волосы, и ее тоже можно было принять за девяностолетнюю старуху, больную, трясущуюся, дряхлую. Куин вообразил себя мужем старой женщины, и в уме живо нарисовалась картинка, как он еще раз предает Белль, уже в конце жизни.

Он повернулся и пошел прочь, вышел из вестибюля под предзакатное солнце и возле крыльца обнаружил Уну, почти осевшую на тротуар. Дрожа от страха, он помог ей, насколько она позволила, дойти до машины и усадил, открыл все окна и отогнал машину в дальний конец стоянки под большое раскидистое дерево, то самое, которое, судя по всему, красовалось на обложке рекламного буклета «Фруктового сада». Достал бутылку воды из дорожной сумки. Их одежда впитала испарения палаты, и в салоне тоже запахло больницей. Его подруга (именно так он мысленно назвал Уну, когда держал бутылку с водой, а она оправляла потную одежду) впала в мрачное расположение духа.

— Уна, — начал он. — Не хотите вернуться в палату?

— Зачем мне туда возвращаться?

— Просто вы побыли там совсем недолго. Вот что я имел в виду.

— У этой поездки была сугубо деловая цель. Вы предложили отвезти меня, и я согласилась.

— Да, но вы сказали, что давно не видели сына.

— Если вы пороетесь в своей девичьей памяти, то обнаружите там, что я сказала: мне нужно съездить в Вермонт, только и всего. Все остальное присочинили вы с вашей дамой, потому что вам так заблагорассудилось. Обычное поведение.

Он подумал: неужели всякий, кто совершает доброе дело, так обижается, когда его благие намерения оказываются ошибочными?

— Я отменил концерт ради этой поездки, — сказал он.