Моника Вуд - Один на миллион

— Что ты здесь делаешь?

— Я живу здесь, боже милостивый, — ответил он.

— Сегодня у вас просто праздник, верно, Ларри? К вам пришли гости, — вмешалась Арианна. — Я оставлю вас, чтобы вы могли поболтать.

Ее шаги затихли, и Куин почувствовал себя брошенным.

— Я вышел на пенсию в девяносто втором году, — объяснял Ларри Уне. — Мои дети живут далеко отсюда.

Он указал рукой во двор:

— Вон там моя комната, в угловом корпусе. С самостоятельным проживанием, как вы понимаете. А днем мне выделяют уголок в гостиной.

Куин пододвинул Уне стул, и, к его облегчению, она села, но на самый краешек. Хочет, что ли, выглядеть моложе перед сыном? Каковы бы ни были ее намерения, Куин проникся к ней симпатией.

— Здоровому человеку тут не место, — сказала она. — Ты здесь работаешь доктором, лечишь больных?

Куин чувствовал присутствие Белль у себя за спиной, ее сосредоточенное внимание носило почти музыкальный характер, как пауза между тактами.

— У меня случился небольшой инсульт в прошлом году, — спокойно сказал Ларри. Он теребил свой стетоскоп. — Но я все равно делаю обходы, прямо на этом кресле. Говорят, я вселяю надежду.

Он улыбнулся своим потенциальным пациентам, которые демонстрировали разную степень интереса к гостям.

— Я думала, ты переехал в квартиру, Лаурентас. Лично у меня собственный дом.

— Это и есть квартира, — смущенно сказал Ларри и снова указал во двор. — Я наблюдаю за желтогрудой иктерией [11] Крупная певчая птица семейства древесницевых, обитает в Северной Америке. . Вчера тоже видел одну. Большая редкость для этих мест.

Во дворе виднелись тропинки, кормушки для птиц, лабиринты из цветущих кустарников. Куин вытянул шею, чтобы лучше видеть, хотя понятия не имел, как должна выглядеть иктерия. Вот мальчик, наверное, знал. Он составлял списки птиц, как и всего на свете.

— Отсюда лучше видно, — сказал Ларри.

Уна, моргая, смотрела на сына, вид у нее был жалкий. Вошла санитарка с целой горой простыней и скрылась за следующей дверью.

— Держу пари, он был симпатичный, — прошептала Белль. Она восхищенно смотрела на Ларри.

Куину хотелось поскорее уйти отсюда, уж больно все было ему поперек души.

— Я кормлю птиц, — сказала Уна.

— Простите?

— Я кормлю птиц. ВО ДВОРЕ СОБСТВЕННОГО ДОМА. Этот человек приходит помогать мне, но вообще-то срок его дежурства уже закончился. Он завершил свое дежурство. ВОТ ОН, ЭТОТ ЧЕЛОВЕК.

Все воззрились на Куина, словно ожидали, что тот раздаст им таблетки или проверит суставы. Куин даже порадовался, что утром надел новую футболку и чистые джинсы.

— Не припоминаю этого, — сказал Ларри. — Наверное, вылетело из головы. В последнее время такое бывает, должен признать, как ни жаль.

Он похлопал себя по макушке:

— То одно, то другое вылетает из этой старой непутевой головы.

— А я и не кормила птиц тогда, — сказала Уна. — Тогда времени не хватало. ДЕЛ БЫЛО МНОГО.

— Как у нас у всех, дорогая, — он улыбнулся, показав такие же крупные квадратные зубы, как у матери.

В общем, он не слишком заинтересовался Уной. С завидной легкостью, очень непринужденно принимал он превратности и капризы старости. Должно быть, доктор Стоукс относился к той вымирающей категории людей, которые переезжали из дома в дом, насвистывая модную песенку. Он нравился Куину. Бросив взгляд на Белль, Куин убедился, что она наконец-то расслабилась. Пусть эта встреча матери с сыном прошла не так, как она воображала, — начать с того, что сын оказался намного старше, чем в ее фантазиях, — все равно она преобразилась. Выглядела довольной.

— Что стало с твоими вещами? — спросила Уна.

Ларри похлопал по уху, словно включая слуховой аппарат, хотя не носил его.

— ТВОИ ВЕЩИ? ГДЕ ОНИ? — повторила Уна. — Мебель там. Книги. Важные документы. ГДЕ ТВОИ ВЕЩИ?

— Ах, боже милостивый, мои вещи, — сказал он. — Там такое дело. Девочки забрали серебро. Мальчики, наверное, технику. Остальное продали вместе с домом на аукционе.

Он покрутил регулятор на подлокотнике и откинул спинку кресла назад. У птичьих кормушек никто не появлялся. Куин начал думать: может, желтогрудая иктерия — вымерший вид, наподобие дронта, и никогда не появится.

— Очень рада познакомиться с вами, — сказала Белль.

Ларри коснулся полей воображаемой шляпы.

— А это кто у нас?

— Меня зовут Белль.

Неужели она улыбалась во весь рот? Да, улыбалась.

Ларри снова обратился к Уне:

— А вы тоже хотели что-нибудь взять себе, дорогая? Если б знал, я бы приберег что-нибудь для вас.

— Может, тебе встречалось мое свидетельство о рождении? Случайно?

Ларри снова похлопал по уху.

— МОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО О РОЖДЕНИИ.

— Зачем мне ваше свидетельство о рождении, дорогая?

— Мои родители отдали мои документы Мод-Люси на хранение. ТВОЯ МАТЬ ЗАБРАЛА ЕГО.

Белль толкнула Куина сильнее, чем хотела, наверное. Они стояли очень близко друг к другу.

— О чем она? — прошептала она. Но он понятия не имел. Уна не рассказывала ему всю историю целиком.

Уна положила свою костлявую руку на костлявую руку сына и наклонилась к его уху:

— Она хранила документы в красной эмалевой шкатулке.

Он поднял голову к ней, и она распрямилась.

— Мои родители ПАНИЧЕСКИ БОЯЛИСЬ КОНФИСКАЦИЙ, и не без причины, — продолжала она. — А твоя мать была ЕДИНСТВЕННЫМ ЧЕЛОВЕКОМ, КОТОРОМУ ОНИ ДОВЕРЯЛИ БЕЗОГОВОРОЧНО.

Вдруг одна из пленниц заверещала, как птенец:

— Доуктор, доуктор, доуктор!

— Одну минутку, — сказал Ларри.

Он отъехал на своем кресле в противоположный угол палаты к женщине с совершенно лысой головой, поговорил с ней минуту, послушал сердце стетоскопом и вернулся.

— Я мало чем могу помочь, — пояснил он. — Только унять приступ страха.

— ЛАУРЕНТАС, МНЕ НУЖНО МОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО О РОЖДЕНИИ.

— У меня нет вашего свидетельства о рождении. Скорей уж у вас должно быть мое.

Когда он говорил, то до жути становился похожим на Уну: каким-то изгибом губ, этими квадратными зубами.

Уна помолчала секунду-другую, потом снова пошла в атаку.

— Мы говорим о людях, которые хранили деньги в КОНСЕРВНОЙ БАНКЕ, — говорила она сыну. — У них был дом, а потом еще и бакалейный магазин, но они всего боялись. Они нигде не могли укорениться. В этом их беда. Они не могли укорениться даже в собственной шкуре.

Ее голос на мгновение приобрел блеск:

— Твоя мать была полной противоположностью.

— Простите. Что вы сказали?

— ТВОЯ МАТЬ БЫЛА ПОЛНОЙ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЬЮ. Эта женщина могла укорениться где угодно. Не то что эти нынешние люди. ЭТИ ЛЮДИ, — повторила она, указывая на Куина. — Эти нынешние люди понятия не имеют, где они находятся. И где бы ни находились, им кажется, что попали не туда.