Моника Вуд - Один на миллион

— Уна, погодите секунду, — позвал Куин, но она не обратила внимания. Вход был деликатно закрыт, но автоматическая дверь бесшумно открылась и закрылась, поглотив Уну.

Белль вспотела и тяжело дышала, открыв рот.

— Господи, — озиралась она в отчаянии. — Господи. А что, если он в коме?

Ее спокойствие в мгновение ока испарилось, голос упал до шепота:

— Сколько ему? Лет семьдесят пять?

— Девяносто.

— Господи, мне и в голову не приходило. Сын же все-таки. Говоришь, девяносто? — Она потрясла головой, словно пыталась уложить в ней эту цифру.

— Белль, ей было четырнадцать, когда она родила. Я же тебе рассказывал.

— Я все помню, — оборвала Белль. — Неужели ты думаешь, что я не помню? Просто я не в ладах с проклятой математикой.

Он вдруг заметил, что ее блузка вся в пятнах.

— Ты говорил, что у нее есть сын, которого она давно не видела. Конечно, я помню — то есть мне в голову не приходило, — я забыла. Я не в ладах с математикой.

Куин никогда не отличался даром предвидения, и все же, шагая следом за Белль в вестибюль, он прикидывал возможное развитие событий, не исключая скоропостижную смерть Уны и экстренную транспортировку Белль в ближайшую психиатрическую лечебницу. Он взвешивал вероятности этих исходов, от большей к меньшей, а у самого иголки впивались в глазные яблоки, как во время панического приступа, когда мальчик умер.

Вестибюль напоминал холл компании «Грейт Юниверсал Мэйл Системс»: узорчатые ковры, люстры под хрусталь, стеклянная стойка администратора, деревья в горшках. Уна бесследно исчезла. Из-за створок двойных дверей доносились звуки спрятанной за ними жизни: стук по кафелю ходунков и четырехопорных тростей прерывался паузами оттого, что человек забывал на полпути, куда шел. Мать Куина, которую рак унес молодой, умирала в похожем заведении, только поменьше. Еще ребенком он научился терпеть влажные испарения больных и старых тел, привык к эстетике автобусной остановки в больничных палатах, но лязганье ортопедических приспособлений почему-то всякий раз производило на него сильнейшее впечатление, эта аритмичная, бессмысленная, нескончаемая перкуссия [10] Метод медицинской диагностики, заключающийся в простукивании отдельных участков тела и анализе звуковых явлений, возникающих при этом. . Цок… пауза… цок-цок… пауза… Он пытался уловить мелодию в этом хаосе — детская привычка, — но ритм не выстраивался.

Вестибюль был выстужен кондиционером, и Белль дрожала, мрачно уставившись на свои туфли — разные, как лишь теперь заметил Куин. Один носок был круглый, другой — заостренный.

— Не понимаю, что я тут делаю, — бормотала она. — Ты не знаешь, что я тут делаю?

Она ждала ответа, словно Куин, который никогда не мог ответить на самый простой вопрос вроде «Когда ты вернешься домой?», обрел вдруг способность отвечать на столь сложные.

— Если хочешь, я отвезу тебя домой сегодня вечером, — сказал он успокаивающе. — Уне закажу комнату в гостинице и завтра приеду за ней.

Она плакала без слез, такого он ни разу не видел за двадцать лет жизни с ней. Неужели и правда — человек может выплакать все слезы?

— Я не хочу домой, — прошептала она. — Не хочу быть дома. Вообще не хочу быть.

Она на минуту уткнулась лицом в ладони, а когда отвела их, ее глаза были совершенно сухими.

Высокая тонкая женщина появилась неизвестно откуда.

— Я велела сиделке проводить вашу маму в туалет, — сказала она.

Куин оглядел ее длинные ноги, накрашенные ногти и плетеные сандалии. Блузка с глубоким вырезом, элегантный жакетик — не больничный, но белый. Серьги в ушах меняли цвет, когда она кивала.

Ее звали Арианна. Она отработанным жестом пожала им руки и предложила воды из кулера.

— Вы хотите перевезти к нам вашу маму? — спросила она, забирая у них пустые стаканчики.

— Перевезти к вам мою маму — это было бы замечательно, — вяло ответила Белль. — Только вам сначала придется вытащить ее из дома.

Арианна смерила Белль быстрым взглядом, поняв, что ошиблась насчет потенциальной клиентки «Фруктового сада».

— Простите меня, — сказала Белль. — У меня сын умер.

— Мне очень жаль, — сказала Арианна, оставив тон менеджера по продажам и не зная, куда девать глаза.

— Это не наша мать, — вмешался Куин. — Это наша знакомая, она разыскивает человека, который, возможно, живет у вас.

С фамилией вышла заминка. Никакой Виткус здесь не числился.

Наконец появилась Уна — потная, расстроенная — и села.

— Я хотела бы повидать Лаурентаса Стоукса, — сказала она с деловым видом, но еле слышным от усталости голосом. — Возможно, он работает у вас врачом.

— Ах, ради всего святого! — воскликнула Арианна и рассмеялась каким-то воздушным смехом. — Вы имеете в виду Ларри.

Она наклонилась в сторону Куина, адресуясь к нему как к ответственному представителю странной компании:

— Он живет по-прежнему в корпусе В, но днем находится в отделении с усиленным уходом. Ваши близкие в надежных руках. — Она посмотрела на Уну. — Это ваш родственник?

— Я его родила, — сказала Уна. — Если вас это интересует.

Обескураженная улыбка Арианны отделилась от ее лица, как у Чеширского Кота. Белль переступала с ноги на ногу, словно пол обжигал ее.

— Идите за мной, — сказала Арианна, и они последовали за ней молчаливой процессией через двойные двери и далее по сияющим белизной коридорам. Куин взял Уну за руку, терзаемый сомнениями, — он всегда начинал беспокоиться слишком поздно, когда уже ничего нельзя изменить. Не зря Белль давно его в этом упрекала.

Палата дневного пребывания была заставлена инвалидными колясками, на которых сидели дряхлые люди и глядели в одну точку перед собой. Хотя Уна, бесспорно, походила на них, она столь же явно от них отличалась. Куину вспомнились фильмы про похитителей тел, хитрые уловки, на которые пускаются ради этого пришельцы, но всегда же можно послать их к черту.

— Который из них он? — спросила Уна. Она была сильно возбуждена, даже кожа подрагивала.

— Вон там, — ответила Арианна слегка встревоженно.

Она отвела их немного в сторону, к большому окну, выходившему во двор, у которого в высокотехнологичном кресле сидел высокий человек. На груди у него болтались стетоскоп и пара биноклей.

— Ларри, — окликнула женщина, касаясь его плеча. — К вам гости.

Ларри с трудом повернул голову, добрая, нежная улыбка осветила его лицо. У него были выразительные глаза и широкий лоб, как у Уны.

— Что ты здесь делаешь, Лаурентас? — спросила Уна.

— Мы с вами знакомы?

Она уперла руки в боки.

— Я Уна Виткус.

— Как вы сказали?

— УНА ВИТКУС, — повторила она. — ТВОЯ МАТЬ.

— Ах, боже милостивый, вот оно что, — тихо пробормотал он. — Боже милостивый, какой сюрприз.