Моника Вуд - Один на миллион

…

Поначалу она прекрасно справлялась. Если не считать одной заварушки, которая случилась из-за Шекспира. Мистер Шекспир, похоже, тот еще был хитрец и проказник, и мистер Валентайн возмутился интерпретациями Луизы. Так что в первый год вышла небольшая стычка, но ничего серьезного. Второй год прошел вообще спокойно, по меркам Луизы. Она учила, как ее просили, все были довольны. Но на третий год она почувствовала почву под ногами и принялась импровизировать.

…

Учебный год плавно подходил к концу, я помню — деревья выплюнули зеленые листочки. И тут врывается Луиза, в своем облегающем габардиновом костюме, таком алом, словно кровь пульсирует в его жилах. До сих пор она меня не замечала — «здравствуйте», вот и все, что я от нее слышала, поэтому приклеила к ней ярлык зазнайки.

— Доложить мистеру Валентайну, что вы пришли? — спрашиваю у нее. Очень вежливо, разумеется. Я же на работе.

— Доложите, если посмеете, — отвечает она.

…

Да, верно. Очень смешно. И она смеется этим своим смехом, похожим на пароходный гудок, и плюхается лицом ко мне, а пятой точкой на мой стол, прямо на стопку неотправленных писем.

…

У доктора Валентайна была мания: он все переделывал по сто раз, поэтому я не отправляла корреспонденцию до конца дня, чтобы он еще раз ее проверил. Мне было все равно, что Луиза взгромоздилась мягким местом на мой стол, но вот оставлять ее без присмотра наедине с этими письмами не хотелось. Поэтому я сидела, не уходила. Как заложница.

…

То же, что и ты. Осматривалась. Оценивала обстановку.

…

Дело вот в чем: Луиза подумала, что у нее неприятности из-за Джордж Элиот — это писательница девятнадцатого века. Луиза обсуждала тайны любовной жизни Джордж Элиот на своих лекциях. Позвонили родители — чья-то мать, потом чей-то отец.

…

Но ее вызвали вовсе не из-за Джордж Элиот, и я не знала, как ей об этом сказать, а она сидела и тараторила, что Джордж Элиот была любительница наказаний в отношениях с мужчинами. Я и сама в то время не возражала против порки по причинам, о которых не буду здесь распространяться. «Но ведь это же, — говорила мне Луиза, — делало ее прозу такой сочной!» Она произнесла слово «сочный» и причмокнула, словно сатана вгрызается в спелое яблоко.

…

Сочной.

…

Примерно так. Из меня плохая актриса. «Неужели мистер Валентайн думает, что писатели черпают вдохновение из праха? — вопрошала Луиза. — Или из воздуха?»

…

Я, конечно, понятия не имела, откуда писатели черпают вдохновение, я пыталась сообразить, как мне быть: предупредить Луизу, что доктор Валентайн вызывает ее совсем по другому поводу, или нет.

…

Ну, в общем, по школе гулял слух.

…

Про Луизу и одного ученика.

…

Хокинса из старших классов. Рослый, крепкий парень, брился два раза в день. Веснушчатый восьмиклассник запустил этот слух, и вот, нате вам — об этом шептались по всем углам. Бедняжка Луиза болтала про Джордж Элиот, а на самом-то деле ее хотели притянуть за нарушение общественной морали. Роковая женщина.

…

Ну, соблазнительница. Женщина-соблазнительница.

…

Это женщина, которая вынуждает другого человека испытывать какие-то чувства помимо его воли. Мужчины тоже такими бывают.

…

Она, как бы сказать, заставила того юношу влюбиться в нее.

…

Я понятия не имела, правда это или нет, но я забеспокоилась.

…

Потому что она была единственной женщиной, которую я видела каждый день. Я не хотела, чтобы единственную в нашем заведении женщину уволили.

…

Я ей сказала: «Может, если вы будете на лекциях поскромнее, то перестанете привлекать к себе столько внимания».

…

Нет, что ты. Это было уже позже, когда мы подружились. Но Луиза обожала привлекать к себе внимание. Она всегда была центром внимания.

…

Ты тоже станешь. Погоди немного. Девочки выстроятся в очередь у твоих дверей.

…

Уверяю тебя, выстроятся. Такое обаяние, как у тебя, девочки способны оценить, только когда повзрослеют.

…

Лет в восемнадцать или около того. В двадцать один.

…

Нет, ждать не так уж долго. Сам увидишь.

…

Так вот, восседает Луиза на моих неотправленных письмах, готовится вступить врукопашную с мистером Валентайном. «В душе они такие тр у сы, эти мальчики, — говорит она мне. — Совсем как их папаши. Вы замечали, мисс Виткус?»

Это, нужно уточнить для протокола, была первая законченная фраза, с которой она обратилась лично ко мне. И она продолжает что-то говорить, хотя дверь кабинета открывается и на пороге появляется мистер Валентайн, он стоит в десяти шагах от нас, весь наэлектризованный от волнения, а рядом с ним стоят мистер и миссис Хокинс, их огнедышащую ярость я ощущала даже корнями волос.

…

Боже мой, да, я чуть не умерла. Но Луиза шестым чувством улавливает присутствие зрителей, поэтому убирает задницу с моего стола — и даже ни одного письма не сдвинула, встает и, прежде чем повернуться, тихо говорит мне, но так, чтобы слышали все: «Мисс Виткус, знаете, чего боятся все самцы без исключения? Женщину с тайнами».

…

Вот именно, ух ты. До сего дня не знаю, кого она имела в виду — миссис Джордж Элиот с ее тайнами, себя или меня. В любом случае, я вспыхнула — да, чуть не сгорела, — потому что после этих слов Луизы доктор Валентайн перестал смотреть на нее.

…

На меня. Он стал смотреть на меня.

…

Конечно, а как же иначе. У меня были свои тайны.

Куин проснулся поздно, замотанный в отбеленные гостиничные простыни, совершенно истерзанный самобичеванием — зачем заварил эту кашу. Он минут десять барабанил в дверь Уны и в полном изнеможении позвал администратора мотеля — того же мальчишку с носом-клювом, который встречал их накануне вечером. Тот отпер дверь запасным ключом, и перед ними предстала жуткая картинка: Уна в ночной рубашке до колен, выходящая из ванной. Куин взвизгнул, как кошка, которой прищемили хвост.

— Что вы здесь делаете? — взвыла Уна. — Убирайтесь вон!

Администратор стремительно ретировался, а Куин прикрыл глаза ладонями.

— Я стучал пятьдесят миллионов раз, Уна, — сказал он, поворачиваясь к ней спиной. — Я уж подумал…

Он смотрел в открытую дверь, за ней маячил дневной свет и манила машина Уны с газовым двигателем. Он был сыт по горло добрыми делами. Предпринятая Тедом спасательная операция, с ее театральностью, полностью отбила у него охоту к благотворительности.

— Убирайтесь вон, — повторила Уна. — Я собираюсь сдохнуть не раньше чем через восемнадцать лет.

Спустя час они поедали убогий завтрак в замасленной забегаловке при мотеле, где вчера отужинали. Куин хранил растерянное молчание и мрачно отхлебывал водянистый кофе, пока Уна уплетала тройную порцию блинчиков с черникой. Сезон яблок, похоже, еще не начался.