Андрей Кокоулин - Силы сопротивления

Он вспомнил тошнотворную кашицу и согнулся, с трудом подавляя рвотные позывы. Ох ты ж муть… Тише, тише.

За дверью говорили и много смеялись. Не над ним ли? Кто-то попытался зайти в спальню, но Бурдюков смог подставить ногу.

— Нельзя.

С той стороны не стали настаивать.

— Вот дверь, — прошептал Бурдюков, выпрямляясь. — А если тебе скажут, что это не дверь, а кусок фанеры? Ты возмутишься. Да, ты возмутишься. Но вероятность, что ты смотришь на кусок фанеры, от этого никуда не денется.

— Серенький! — донеслось из гостиной. — Я тебе положила!

— Конечно, это несколько ненормально, — продолжил бормотать Бурдюков. — Но если все вокруг…

Он поднял и осмотрел брюки, потом стал их неторопливо натягивать на себя, разведя полы халата.

— …не то чтобы видоизменяется, нет, напрочь пропадает, превращается в кошмар, в фантасмагорию, в какой-то бред…

— Серенький!

Бурдюков вздрогнул от стука в дверь.

— Я уже все!

Он подтянул брюки (брюки ли?) и вышел из спальни.

— Что ты там делал? — спросила Магда.

Перед собой она держала тарелку с желтым прямоугольником омлета.

— Одевался, — сказал Бурдюков.

Он взял тарелку из рук жены.

— Это тебе, — запоздало сказала Магда.

— Спасибо.

— Ты точно одевался? — Магда скривила рот, подозревая обман. — Там больше никого нет?

— Нет.

— Я посмотрю?

— Пожалуйста.

Бурдюков отшагнул от двери. Магда ринулась в спальню.

Человек двадцать занимали едва ли не все пространство вокруг стола, расположившись на стульях и на диване. Кто-то сидел на подлокотнике. Одетые, полуодетые, в рубашках, куртках, платьях, кофтах, чалмах из полотенец, они перебрасывались хлебом, солонками и салфетками, смеялись, что-то рассказывали друг другу. Бурдюков ловил отдельные слова, но связать их у него совершенно не получалось.

— …спим…

— …толкает…

— …норма…

Солнце из окна рассыпало по головам горячие рассветные угли и малиновой полосой мазало стену. Казалось, кто-то разом вышиб всем сидящим мозги. Звенели, скрипели о фарфор вилки. Квакали радио и телевизор, примешивая к голосам обрывки мелодий.

— …дает…

— …достаточно…

Бурдюкову сделалось дурно, и он присел на подоконник.

Изученный им омлет был слегка пережарен, но пах именно омлетом. Вилкой Магда его обделила, поэтому Бурдюков отломил омлет рукой.

Заставить себя прожевать и проглотить его оказалось не так уж сложно. Это не кашица, не какая-то дрянь, убедил себя Бурдюков, отламывая еще. При наличии яиц и молока приготовить омлет не так уж и сложно. Знай себе следи за готовностью. Другое дело, были ли у них в наличии яйца и молоко? Даже не так: были ли они на этакую толпу? Этого Бурдюков не помнил. Он не вспомнил, когда в последний раз ходил в магазин? Где он вообще находится в районе? Но, возможно, кто-то из тех, что находился сейчас за его столом, принес продукты с собой. Тогда, конечно, другой разговор.

— Серенький!

Магда в порыве радости едва не выбила тарелку из его рук.

— Что? — спросил Бурдюков, тискаемый за шею и целуемый куда-то в район лопатки.

— Ты меня не обманул!

— В смысле?

— Ты был один! — глаза Магды светились радостью. — Ты, мой Серенький, стоял там один-одинешенек. Бедный, покинутый всеми. Тебе было больно, да? Они что, смеялись над тобой? Я их накажу.

Она погладила его по щеке.

— Кушай.

— Хороший омлет, — сказал Бурдюков.

— И ты у меня хороший, — улыбнулась Магда.

— А где я работаю? — спросил он.

— А я не знаю, — ответила Магда. — Мне достаточно того, что ты всегда возвращаешься. Спроси у отца.

Бурдюков издал горловой звук, полный сомнения.

— Он темнит. Или не знает.

— А хочешь, я спрошу?

— Нет-нет, — почему-то испугался Бурдюков, но Магду уже было не остановить.

— Дорогие мои соседи! — торжественно произнесла она, подступив к столу и шутливо поклонившись. Вилки и голоса притихли. — Кто-нибудь может мне сказать, где работает мой замечательный муж?

— Что?

После секундного замешательства стол грохнул хохотом. Все заоборачивались на Бурдюкова, кто-то, подавившись, брызнул крошками омлета, ему начали стучать по спине, другой сотрапезник вместе со стулом упал на пол.

— Клянусь, лучшая шутка года! — выкрикнул кто-то.

Соседи взревывали, постанывали, пучили и утирали глаза.

— Где-где он работает?

— А я где работаю?

— Ах-ха-ха! Где мы вообще находимся, друзья?

— Замечательно, замечательно!

— И омлет хорош, и шутка!

Бурдюков смотрел на смеющихся с независимым видом. Веселятся, думалось ему. А сами-то знают, где работают? Нет, не знают, соседское дурачье. Потому и смеются, что вряд ли могут вспомнить.

С раздражением он отметил, что Магда смеется вместе со всеми. Вот же дура!

Бурдюков отвернулся, стал смотреть в окно, за которым темнел широкий пустой проспект и росли высотные дома. Можно было открыть защелку на раме и вывалиться вниз. Несколько мгновений ему думалось, что это будет забавно. Где автор лучшей шутки? Вон он, на асфальте.

Ах-ха-ха!

— Серенький, — в компании с Павлом подошла к нему раскрасневшаяся, блестящая глазами Магда, — а действительно, где ты работаешь?

Не выдержав, они прыснули оба.

— Супер! — хлопнул его по плечу Павел.

— И ничего смешного, — сказал Бурдюков, замечая, как вольно держит Магду под ручку сосед. — Я серьезно.

— Серенький, ты же проверялся, — сказала Магда. — Я думала, у тебя уже все прошло.

— Что прошло? — спросил Бурдюков.

— Болезнь.

— Какая?

— Не знаю. Это же тебе лучше знать. Все, Серенький, — Магда сунулась губами к его щеке, — тебе пора собираться.

— На работу! — добавил Павел и заржал.

Бурдюков чуть не треснул ему в рожу. В красную, шелушащуюся, всю в каких-то струп…

Кулак разжался сам. Бурдюков вздрогнул и зажмурился. Неужели опять? Что это? Действительно болезнь? Значит, его визит к доктору оказался бесполезен?

В темноте под веками перемигивались точки. Будто навигационные огни на всем известном здании.

— Поспеши, Серенький, — сказала Магда.

Бурдюков кивнул в темноту, лишь бы отвязалась. Сосед снова хлопнул по плечу.

— Бывай.

Хорошо, целоваться не полез.

Бурдюкова передернуло, едва он представил стянутый белесой коркой рот. Он слышал, как народ отставляет стулья и встает из-за стола, как собирает тарелки, как шумно одевается, сытно икая и переговариваясь, но не спешил открывать глаза.

Наверное, если он чуть-чуть опоздает…

— Тебе что, особое приглашение нужно? — рявкнул ему в ухо отец.

Бурдюков мотнул головой.

— Я попозже.

— Чего? — отец сдернул его с подоконника. — Ты еще поговори у меня! — Он сунул в руки Бурдюкову какую-то тряпку. — Твоя куртка.

— Куртка?

— Пошли.