Андрей Кокоулин - Силы сопротивления

— Что же это было тогда?

— Не знаю.

— Так, а эта ваша Магда…

— Она — странная женщина. И мои родственники, если это мои родственники, тоже странные. У меня нет уверенности, что они как-то со мною связаны. Послушайте! — качнулся на стуле Бурдюков. — У меня какая-то прорва народу в квартире, они живут в ней, спят в ней. Обитают. А я их не знаю! Совершенно!

— А раньше? — спросил доктор.

— Раньше их не было! Или я их не видел. Ведь если я вижу одно, я вполне мог не видеть что-то другое.

Там! — вдавил клавишу палец. Точка.

— И что вы, вы сам, про все это думаете? — спросил Максим Андреевич, рассматривая что-то на мониторе.

Бурдюков сглотнул.

— Не знаю. Возможно, что у меня что-то с мозгом. Галлюцинации, выборочное зрение. Но если пластинка мне не чудится, — он вытаращил на доктора глаза, — то я, получается, уже не человек. Робот?

Максим Андреевич рассмеялся.

— Ну, батенька, вы так договоритесь до того, что все вокруг роботы. Я, по-вашему, робот?

Бурдюков вздохнул.

— Нет, вы — нет. Вы — обслуживающий персонал. Но люди вокруг… Я же спрашивал всех, чем мы здесь занимаемся. Никто мне не ответил! Ни один человек! Все лишь усмехались или делали вид, что это и так ясно.

Максим Андреевич посерьезнел.

— Ну, где-то вы, конечно, правы. А хотите посмотреть, чем заняты сейчас ваши коллеги? — предложил он. — Раз у вас нет об этом никакого понятия.

— Хочу, — сказал Бурдюков.

— Тогда вам придется расстаться с вашими тряпками, — сказал доктор. — И вымыться. Вы, извините, совершенно жутко пахнете.

— Я мылся сегодня, — краснея, сказал Бурдюков.

Максим Андреевич развернулся к нему.

— Вы уверены?

— Кажется, да. Я определенно…

Бурдюков замолчал, разглядывая свои руки. Они были какие-то серо-черные, грязные. К правому запястью прилипла полиэтиленовая ленточка. Чтобы добраться до кожи, ему пришлось растереть, размазать пальцами с обломанными ногтями верхний слой.

С ногами было еще хуже.

— Но как же? — пробормотал он. — Была же вода.

Максим Андреевич встал.

— Пойдемте.

Он сдвинул занавеску. Слева от кресла, от мониторов и пульта обнаружилась дверь, которую доктор отомкнул тем же магнитным ключом. За дверью Бурдюков увидел крохотное белое помещение с унитазом и душевой кабинкой.

— Одежду вашу сложите сюда.

Максим Андреевич подал ему пластиковый лоток.

— А потом? — спросил Бурдюков.

— Мойтесь, — сказал доктор. — Мыло на полке, мочалка висит на крючке, и осторожнее с горячей водой.

— Почему?

Бурдюков остановился, до половины стянув через голову то, что поименовал курткой отец.

— Потому что горячая. Нет, давайте я вам настрою.

Максим Андреевич протиснулся к душевой, сдвинул створку, повертел краны. Сверху хлынула вода, с шипением разбиваясь о поддон.

— Готово. Так подойдет, — сказал доктор, определив нужную температуру ладонью. — Только побыстрее.

— Спасибо, — Бурдюков, помедлив, снял трусы. — Вы будете смотреть?

— Нет.

Максим Андреевич вышел, оставив, впрочем, дверь в санузел открытой.

Бурдюков шагнул под душ. С минуту, наверное, ошеломленный, он смотрел, как грязными ручьями течет с него вода, как меняет цвет тело, проявляется бледными пятнами, как проступают рубцы, царапины и жуткого вида синяки.

Потом Бурдюков мылился, подставляя коротко остриженную голову под колкие струи, сдирал с себя, казалось, слой старой кожи и рычал от наслаждения. Нет, похоже, он никогда раньше не мылся по-настоящему. И ванна у него была корытом, и вода, если текла, то жидкой ледяной струйкой.

Почему так? — думалось ему. Почему я видел и представлял другое? Я, получается…

Он замер. Вода била по затылку, колола плечи, мутным потоком уходила в сливное отверстие, а Бурдюков стоял, зажмурив глаза от понимания того, что все в его перевернувшейся жизни было до этого грязной, фальшивой, мерзкой иллюзией.

Какая ж это болезнь? Это не болезнь. Это прозрение.

— Вы должны мне все объяснить!

Мокрый, голый, взволнованный Бурдюков решительно шагнул в кабинет. Рот его был перекошен.

— Я требую…

— Тише, — сказал Максим Андреевич и кинул ему с кресла ком ткани. — Оденьтесь для начала. Требовать что-то голым, простите, смешно.

— Я — кто? — спросил Бурдюков, капая на пол. Ком он поймал и прижал к груди. — Мне это жизненно важно. Что со мной происходит? Я — робот? Я — человек? Во мне заложена программа?

— Оденьтесь, — повторил Максим Андреевич. — Это комбинезон, в них здесь ходят все. И магнитный ключ.

Он положил пластиковую карточку на подлокотник. Бурдюков взял ее.

— Вениамин Ласкин, — прочитал он.

Доктор кивнул.

— Это ваше имя. Вы приехали из Печорского отделения посмотреть на организацию работы центра. Вот все, что вам необходимо знать.

— А старый владелец?

— Спит у себя в номере. Не думайте, что я снял ключ с трупа.

— Я не думаю.

Бурдюков принялся одеваться. Его пошатывало. Он лишь со второго раза попал в штанину ногой. Максим Андреевич прищурился.

— Вы ели сегодня?

— Я же говорю — ел омлет.

Бурдюков загнал «молнию» под подбородок. Серый комбинезон облепил его худую фигуру, обозначив пах, впалый живот, ребра.

— М-да, — оценил Максим Андреевич, — скелет. В столовую с вами в таком виде идти просто опасно.

— Так я кто? — спросил Бурдюков тоскливо. — Вы обещали мне сказать.

— Я обещал вам показать место вашей работы, — сказал Максим Андреевич, — а об остальном мы договоримся позже.

— А пластинка?

Бурдюков потрогал свой затылок, ощущая под пальцами участок голой кожи вокруг прямоугольной защелки.

— О ней тоже пойдет речь. Сами все увидите.

Максим Андреевич склонил голову набок, потом скривился.

— Нет, так не годится, — сказал он, встав. — Это обязательно нужно прикрыть. — Покопавшись в стенном шкафчике, доктор выудил плечики с висящим на них халатом зеленоватого цвета. — Будете моим ассистентом.

— Что я должен делать? — спросил Бурдюков, принимая одежду.

— Ничего. Просто держитесь рядом.

— А карточка?

— Ничего страшного, — сказал Максим Андреевич, пока его пациент путался в рукавах. — Только запомните, Вениамин Ласкин. И обращаться я к вам буду как к Вениамину. Возможно, назову Веней.

— Я — Сергей, — сказал Бурдюков.

— Забудьте, — доктор поправил ему воротник халата и перелепил карточку с комбинезона. — Так гораздо лучше.

— У вас зеркало есть? — спросил Бурдюков.

— Есть, Вениамин.

Максим Андреевич потянул занавеску с другого конца. Круглый, чуть выпуклый глаз зеркала вытаращился на Бурдюкова со стены.

— Можно?

— Пожалуйста.

Бурдюков подступил. Незнакомец в отражении сделал то же самое, потом, копируя, потрогал ладонью худые щеки, заросшие щетиной, провел пальцем по носу от переносицы до кончика, сморщил узкий лоб, показал желтые зубы и язык.