Андрей Кокоулин - Силы сопротивления

— Отличалась, — глухо сказал Бурдюков.

— Вот видите.

— Значит, у меня нет семьи?

— Увы.

Они подошли к двери. Пискнул ключ. Выходя из зала, Бурдюков оглянулся. Под ртутным светом с этого ракурса зал походил на гигантское засеянное поле. Бутоны кресел всходили на тонких ножках, внутри — червоточинами, загогулинами, может быть, семенами — лежали худые и грязные люди.

С потолка сыпнули искры, и несколько метров далеко в стороне погрузились во тьму.

— Сюда.

Вслед за Максимом Андреевичем длинным лестничным пролетом Бурдюков поднялся на следующий этаж. Следы запустения здесь бросались в глаза. Некоторые коридоры пугали полным отсутствием света, со стен облезала краска и мозаика, под ногами постоянно что-то похрустывало.

— Ничего уже никому не надо, — с горечью произнес доктор. — На этот этаж, представьте, уже не ходят. А над нами их еще семьдесят.

— И все пустые? — удивился Бурдюков.

— Да. — Доктор остановился у одной из матовых рамок, украшающих стену. Сдул пыль с нижней части. — А лет двадцать назад здесь было полно народу.

Он нажал на кнопку под рамкой, и она осветилась, полупрозрачный, из нее выдвинулся речной обрывистый берег, дерево склонило ветви, дымка поплыла над водой. Максим Андреевич провел сквозь пейзаж рукой, и рамка, порябив, погасла.

— Ничего не работает, — пожаловался доктор. — Я удивляюсь, как это здание еще стоит. В прошлом году было два пожара, там, наверху.

Бурдюков поднял глаза, силясь проникнуть разумом сквозь толщи перекрытий.

— Туда можно забраться?

— Можно, — кивнул Максим Андреевич. — Только зачем?

— Посмотреть.

— Там не на что смотреть.

Некоторое время они пустыми, покинутыми коридорами шагали молча. Слева и справа то и дело обозначались кабинеты, двери некоторых были распахнуты, демонстрируя неприглядные внутренности в обрывках свисающих проводов и разбитых, осыпавшихся панелей. Заглянув в один, Бурдюков подумал о том, что отсюда, скорее всего, тащили все, что может пригодиться в хозяйстве. Он и сам бы, наверное, что-нибудь прихватил. Хотя бы целую плитку с пола. Грязь всегда можно отмыть, а плитка…

Бурдюков вздрогнул, вспомнив настоящий, жуткий вид своей квартиры.

— В моем доме также, — сказал он.

Максим Андреевич, любопытствуя, сунул голову в комнату.

— Все ободрали, — скривился он. — Но у вас не так. У вас изначально была голая коробка.

— Почему?

— Потому что — зачем тратиться, когда можно сделать так, что любое помещение без удобств и мебели будет представляться вам дворцом?

Бурдюков нахмурился.

— И давно это?

— Лет пятнадцать. Я расскажу.

Они миновали забитый столами отрезок с узкой щелью прохода, дальше, составленные друг на друга, ножками вверх, вдоль стен потянулись стулья. Стульев было очень и очень много.

— Мы подходим, — сказал Максим Андреевич, — глядите, пожалуйста под ноги, не наступите на стекло.

— Здесь что-то разбили? — спросил Бурдюков, высоко поднимая ногу и выбирая место для следующего шага.

В полутьме коридора едва можно было разобрать, где смутно белеют осколки.

— Это для безопасности, — непонятно объяснил доктор.

Метров пять они шли очень аккуратно.

— Я здесь устроил что-то вроде лагеря, — сказал Максим Андреевич. — За поворотом сейчас будет растяжка.

— Что?

Бурдюков осознал смысл слова, когда нога его наткнулась на натянутую поперек коридора проволоку, а в стороне, за стеной, сигналя, громко забрякали друг о дружку привязанные железки.

— Простите.

Максим Андреевич махнул рукой.

— Ничего. Зато кое-что проверим.

Он шагнул к двери, спрятавшейся в нише. В руке у него появился вполне обычный ключ. Он провернул его в замке.

— Тихонько, — сказал доктор еле слышно и приложил палец к губам.

Первая комнатка была пуста, ободрана до штукатурки и представляла из себя тамбур, примыкающий к большему помещению. Несколько шагов — и тонкие двустворчатые двери чуть слышно скрипнули, впуская Максима Андреевича и Бурдюкова в светлый зал, простроченный солнцем через узкие оконца.

Играла, искрилась пыль. Пахло кофе. Вытертая ковровая дорожка бежала в дальний конец. У стены напротив окон стояли четыре койки, две заправленные, две с перекрученными одеялами, еще две койки углом располагались дальше, белели тумбочки, на столе, составленном из столиков поменьше, все было приготовлено к завтраку — на четырех тарелках розовела какая-то смесь, из полных чашек тянулся вверх парок. Никого из собравшихся завтракать, правда, видно не было.

Максим Андреевич огляделся, кивнул Бурдюкову и пошел вперед, нарочито громко вбивая в пол каблуки.

— Эй! — крикнул он, подойдя к столу. — Хватит прятаться!

Ему никто не ответил.

— В целом, вы молодцы, — сказал, обращаясь в пустоту, доктор. — Но все же оставлять такие явные следы присутствия нельзя.

Он постучал по столу пальцем, вызвав дребезжание ложки в ближней чашке.

— И что?

В конце зала открылась дверь, и в проеме возник низкий худой человечек в растянутом зеленом свитере и в спортивных штанах. Голос у него был тонкий и скрипучий.

— Не выливать же кофе? С таким трудом нашли.

— А то, что вы поневоле своим столом выдали как число скрывающихся здесь людей, — назидательно произнес Максим Андреевич, — так и то, что далеко убежать отсюда вы не могли, вам не пришло в голову?

— А мы знали, что это вы.

Человечек, улыбаясь, направился через зал к доктору. За ним в дверь проскользнули высокий тощий блондин и угрюмый бородатый здоровяк.

— А где Перышкин? — спросил Максим Андреевич.

— Здесь.

Из-под одной из кроватей шустро выбрался паренек в трусах и майке.

Обитатели зала столпились вокруг доктора. Бурдюков не спешил к ним приближаться. Незнакомые люди. Неизвестно, что у них на уме.

— Здрасьте, Максим Андреевич!

Перышкин, поднявшись, подал доктору ладонь.

— Здравствуй, Саня.

— Как там? — парень шмыгнул носом. — Нас ищут?

— Нет, — ответил Максим Андреевич. — Никто давно не ведет учета.

— Люди-тени, — хмыкнул тощий блондин.

— Вы принесли нам что-нибудь? — спросил человек в зеленом свитере, бросив на Бурдюкова недовольный взгляд.

— Я достал две банки консервированной свинины, но принесу их только завтра.

— Жаль. Эта паста — жуткая дрянь.

Доктор вздохнул.

— Что поделать. В распределителе только этой дрянью и можно разжиться, не вызывая подозрений.

— Понятно.

Человек в свитере, утратив интерес к разговору, отошел к столу. Вместе с ним засеменил, опустился на стул бородач. Они застучали вилками, неторопливо доедая свои порции.

— Анатолий, ну что вы! — чуть ли не обиделся Максим Андреевич. — Вы же ели пасту и похуже, здешняя — более питательная.